Записки промышленного шпиона

– В Итаке всегда любили рыбу, – усмехнулся он. – Итака славилась рыбными ресторанами. Вы, гляжу, тоже из любителей. Нас долгое время кормил океан. Кто мог подумать, что скоро мы начнем его бояться? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Понимаете? Там оказался вообще колоссальный набор. Некоторые ингредиенты даже не поддавались идентификации. Все, что можно о них сказать, так это только то, что они существуют и что они крайне вредны. А ведь тою же дрянью сейчас насыщены и земля и воздух Итаки. Когда сами по себе без всяких видимых причин в Итаке начали погибать деревья, поступил приказ – вырубить все рощи. Зачем тревожить людей, правда?

Доктора Фул не видел меня.

Но смелости ему было не занимать.

Пошатнувшись, он дотянулся до висевшего на стене белого больничного халата:

– Накиньте это на себя.

3

Палата, в которую мы вошли, была освещена тусклым ночником.

Головы лежащих на низких койках людей казались очень большими.

Ни один не шевельнулся, ни один больной не проявил к нам никакого интереса. Но они не спали. Они точно не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что на его лицо упала тень, и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.

– Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – А болезнь Фула сделала его неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они всегда кормились местной рыбой с рынка. Теперь они трупы… – Он сжал свои слабые кулаки. – Они хуже, чем трупы, потому что могут функционировать только в таком виде.

– Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге следующей палаты.

Обитатель этой палаты сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно и беспорядочно мотал перед собой руками, скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.

– И так уже три года, – произнес доктор Фул. – Перед вами типичный моргач по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто, скажите, поедет в город, порождающий таких уродов? Потому болезнь Фула и объявили заразной, что это дает право администрации «СГ» изолировать моргачей.

В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы на ее лице не оставили от былой красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвращение.

Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.

Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.

– Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, кожные язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.

– В нашей бухте?

– Ну да.

– Но рыба может приходить в бухту и из других мест!

– Она и приходит. – Он неприятно рассмеялся. – И уходит, само собой. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остались только разговорами.

– Но…

– Оставьте! – Доктор открыл дверь очередной палаты.

Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Брэда Хоукса. Он увидел нас, и кровь мгновенно прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Зарычав, он сжался как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.

– Я надеялся, что он хотя бы научится писать… – невесело признался доктор Фул. – Можете сами видеть…

И попросил:

– Пиши, Томми!

Мальчик тяжело засопел, но кровь отхлынула от лица.

Часто моргая, толстыми, как сосиски, пальцами он ухватил сломанный карандаш и, дергаясь, постанывая, вывел на мятом листке бумаги: tummi… flib… rg…

– Это его так зовут… Томми Флаберг… – пояснил доктор Фул. – Скажем так, год назад он выглядел крепче…

И все время, пока мы переходили из палаты в палату, я вел скрытую съемку.

Я снимал лица и истерику моргачей, снимал доктора Фула. Никто не мог видеть работу скрытых камер, но когда доктор Фул вдруг сам, как его больные, яростно выдохнул: «Хватит!» – я невольно замер.

Но он, конечно, имел в виду не съемку.

– А почему вы не спрашиваете, отчего это я не кричу о происходящем на всю страну?

– Мне не надо этого объяснять, – сказал я негромко. – Я видел, что они делали с вами в «Креветке».

– Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…