Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

В общем, «она сама сгорела», а нижегородский губернатор, кстати, подбавил пару. Он подал заявление о ненужности ее восстановления, ввиду того что Макарьевский берег ежегодно подмывается.

Купцы протестуют, но вопрос решен с небывалой быстротой.

Канцлер отомстил. Ярмарку решено перенести к Нижнему Новгороду.

Во главе построечного дела был поставлен инженер Бетанкур, полуфранцуз, полуиспанец, один из трех инженеров, которых Наполеон подарил Александру I в 1806 году.

Бетанкур предложил построить ярмарку на стрелке, при слиянии Оки с Волгой. И хотя местность была затопляемая, то есть такая же, как Макарьевская, – постройка была начата.

С Бетанкуром была целая иностранная колония, преимущественно испанцы.

Эта заграничная банда жила не стесняясь и спускала кучи казенных денег.

В промежутках – они строили.

С тем успехом, что вместо предположенных шести миллионов постройка обошлась в одиннадцать миллионов.

Всего было построено шестьдесят корпусов и две тысячи пятьсот лавок.

Как и у Макарья, для каждого рода торговли было свое место.

Были ряды: хрустальный, железный, канатный, жемчужный, галантерейный, серебряный, игольный, водочный, фруктовый, и так далее и далее.

Шире пошел торг, увеличивались обороты, и значение ярмарки для страны всё крепло.

Разгул водочный и административный тоже увеличивался.

Целая серия залихватских губернаторов висела над ярмаркой.

Особенно хорош был генерал-губернатор Огарев. В 1863 году он издал приказ, где предписывал задерживать всех женщин без кринолинов.

– Стриженых и в синих очках не допущу!

Неплох был Баранов. Он порол купцов и даже иностранцев.

Напивались до того, что преосвященный Иоаким откалывал русскую пляску как высококвалифицированный танцор.

Так кончалась старая ярмарка.

При советской власти, в 1918 году, была сделана попытка возобновления ярмарки для непосредственного товарообмена Севера с Югом и Востоком.

Но гражданская война на Средней Волге сделала эту попытку неудачной.

Разрушение ярмарки началось еще до революции, в 1917 году, когда на ярмарке были расквартированы воинские части и беженцы.

От временных печей сгорело сорок лавок в прелестных Китайских рядах.

Караула первое время не было.

Началось расхищение. От целых кварталов не осталось камня на камне. Остальное подверглось монументальному разрушению.

В 22‐м году началась реставрация ярмарки.

Быт огромных цифр

Через триста шагов от вокзала, пройдя орущую бригаду чистильщиков сапог, выходишь к деревянным башенным воротам. Это – вход на ярмарку с Московской улицы, с залов.

Можно было, конечно, промчаться шатким и валким трамваем прямо к расфранченному Главному дому, но какой‐то заляпанный известью бородач отговорил:

– Не советую. Отсюда иди. Увидишь, с чего мы ее строить начинали!

За воротами – мертвое место.

Давно уже никто не топчет тротуаров. Они заросли зеленой млеющей в прохладе травой.

Куда хватает глаз, тянутся каменные двухэтажные построенные на один манер корпуса.

Страшенной толщины кот независимо и дико сидит под табличкой «Первая Сибирская улица».

Первая Сибирская улица и многие другие – Мурашкинская, Ивановская, другие Сибирские и куча Пожарских улиц – все на одно, запустевшее лицо.

Разорваны или вовсе пропали крыши.

Со страшной силой высажены окна и лабазные ворота.

Неизвестно какой черт унес внутренние перегородки.

Дома поэтому сквозные. С улицы видны огромные внутренние дворы.

Там цугом скачут рослые молчаливые собаки или мальчишки ногами гоняют кожаный мяч.

Такой была вся ярмарочная территория.

В двадцать втором году началась геркулесовская работа по восстановлению – и при нашей тысячу раз общеизвестной бедности (а мы умеем быть бедными) сделано порядочно.

Третья часть ярмарочных зданий восстановлена.

Лимонные с белым корпуса хвалятся прочностью перестройки и чистотой.

Пешеходные дорожки залиты асфальтом.

Гремят тяжелейшие в мире (только русская лошадь может вытерпеть такую тяжесть) возы, вприпрыжку летят к Главному дому коммерсанты, а на лицах гуляющих в черных фесках персов видно желание не только вступить в дружбу с великой Советской страной, но еще и много заработать на этом деле.

Последнее им не очень удается. За рис они хотят шесть рублей пуд, а наш Центросоюз предлагает по четыре с полтиной сколько угодно – полмира завали.

Но тут я уже коснулся важной вещи – торговой жизни ярмарки, ярмарочного быта.

Того, что себе обычно представляют (галдеж, толчея, битье по рукам и вообще карусель), этого на советской ярмарке нет и не должно быть.

То есть имеется, конечно, и писк, и треск, и через голову самой настоящей карусели, но всё это в розничных рядах или в увеселительном Бразильском саду и к самой ярмарке никакого, в сущности, отношения не имеет.

Настоящая ярмарка проходит без всякого грома, но быт имеет прекрасный.

– Быт огромных цифр!

Спрос – 500 000 аршин бязи! Спрос – 200 000 пудов льняного семени! Предложение – 200 000 пудов муки, 50 000 пар валенок, 30 000 топоров!