Читаем Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки полностью

Она имеет до тридцати пяти миллионов гарантированного кредита, а всего до семидесяти миллионов рублей.

– Но многих нужных товаров кооперация не находит!

А некоторые часто не удовлетворяют крестьянского спроса. – Вот товар! Хорош, и цена сходная, но нам не годится. Фасон не такой. У нас такой фасон не пойдет.

И кооперация, организованный потребитель, требует от организованной промышленности:

– Дайте то, что нужно.

Торгующий на ярмарке должен знать спрос на свой товар.

– Купец Кузнецов, – говорит т. Малышев, – знал потребность ярмарки в товаре. Нашим купцам нужно научиться тому же!

Дельцы бегут на работу – на биржевое собрание.

Милиционер строго озирает дорожки.

Не швырнул ли кто‐нибудь окурка?

Но никто не нарушил институтской чистоты песочной аллеи, и милиционер отходит к входу в Пассаж.

В Бразильском саду, где между деревьями и матовым прудом расположились ярмарочные увеселения, раздаются разрозненные звука медного вальса.

Ахают, скрипят и летают качели.

Мордатые младенцы блаженно раскатывают на карусельных жирафах.

С воздушных перекидок слышится визг.

Атлет в пиджаке на голое тело ходит у входа в театр и железным голосом выкрикивает:

– Напрасно вы здесь стоите, здесь ничего не будет показано, будет показано только внутри, билет стоит тридцать копеек, напрасно вы здесь стоите, показано будет только внутри.

Клоун орет и щиплет себя за штаны.

Шестеро парней отважно дуют в медные трубы, директор зверинца кричит сквозь гром:

– Сейчас начинается грандиоз… – А что у тебя есть? – спрашивает недоверчивая толпа. – Тигр есть?

– Настоящий! – уверяет директор. – Настоящий тигр. Советский! – загадочно добавляет он.

Толпа ошеломленно покупает билеты.

В зверинце она находит одного каменного верблюда, пять штук медведей и черного моржа.

Морж походит на известного писателя Боборыкина и радостно хрипит, если ему сказать «Петя».

Тигра нет.

Но толпа не обижается и спешит дальше.

Трубы визжат так, будто в каждой из них спрятана рожающая кошка.

Гулянье и смех продолжаются до позднего вечера.

1924<p>Лучшая в мире страна</p>

На седьмой день пути водное пространство, дорога между Европой и Америкой, кончается. Статуя Свободы тычет в небо свой факел. Это парадная Америка. За «Свободой» идет черный дым. Это будничная Америка. Но о заводах позже.

Глаз и ухо разбиты. Глаз и ухо парализованы тем, что можно увидеть и услышать.

Десятки лифтов, набитых людьми, несутся в высь тридцатиэтажного дома, тысячи людей переходят мосты, миллионы толкаются на улицах, асфальтированные мостовые запружены автомобилями (лошадей нет); в грандиозных залах вокзалов, куда ежеминутно подскакивают поезда, человек кажется мухой, а двухтысячная толпа незаметна.

Здесь все огромно.

В универсальный магазин в день приходит сто тысяч покупателей, в гостинице три тысячи комнат, на телефонной станции десять тысяч телефонисток, в страховой компании пятнадцать тысяч конторщиков.

– Лучшая в мире страна! – говорил мне Хирам Гордон.

Мы стояли тогда на Платоновом молу в Одессе. Над головой гремели подъемные краны. Огромные бочки-ковши слетали в трюм, захлебывались там доверху посевной кукурузой и уносили ее к вагонам.

Хирам Гордон – это старший помощник парохода «Бечуаналанд», первым после блокады пришедшего в Советскую Россию. Хирам Гордон оглядывал все окружающее с великодушным презрением.

– Зачем они это делают? – спросил он, показывая на мальчишек, которые собирали с земли рассыпанные кукурузные зерна.

– Можно смолоть – будет мука, – ответил я, – или сварить – будет хорошая каша!

– Вы дьявольски бедны! – засмеялся Гордон. – У нас этим топят печи. Где ваша трубка? Я отсыплю вам табаку. Он прошел через мед и молоко. Это лучший в мире табак.

У моего собеседника было небольшое, но чрезвычайно твердое миросозерцание. Соединенные Штаты – лучшая в мире страна. Бродвей – лучшая улица в Нью-Йорке, а следовательно, и во всем мире. И так дальше, вплоть до подтяжек, которые тоже «лучшие» во всем мире.

Ко всему этому он добавил еще две фразы:

– Каждый погонщик мулов может сделаться президентом Соединенных Штатов.

– Каждый может стать миллионером.

После этого для всякого непредубежденного человека должно стать ясным, что жизнь в Америке полна упоения.

Хирам Гордон не сказал мне, как можно сделаться миллионером. Его объяснения оказались достаточно туманными для того, чтобы я мог овладеть этим чудесным секретом. Я узнал его много после и сам.

Гордон только описал мне, как удобно в Америке тратить деньги.

Дом в пятнадцать этажей. Это универсальный магазин. Здесь можно провести целый день. Здесь можно умыться, одеться, поесть, полечиться, отдохнуть, послушать музыку, гулять по саду на крыше, купить обстановку квартиры, если хотите – лодку, если хотите – палатку для путешествия, всё, что угодно, если хотите.

Среди толчеи и давки покупателю помогают большие плакаты:

ОБРАЩАЙТЕСЬ С ВОПРОСАМИК МУЖЧИНАМ С БЕЛОЙ ГВОЗДИКОЙ В ПЕТЛИЦАХОНИ ВСЁ ЗНАЮТ О НАШЕМ МАГАЗИНЕ

Эти изящные джентльмены, всё время двигающиеся среди публики, покажут покупателю всё.

Перейти на страницу:

Все книги серии Вечные спутники

Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки
Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

В эту книгу вошло практически все, что написал Илья Ильф один, без участия своего соавтора и друга Евгения Петрова. Рассказы, очерки, фельетоны датируются 1923–1930 годами – периодом между приездом Ильфа из Одессы в Москву и тем временем, когда творческий тандем окончательно сформировался и две его равноправные половины перестали писать по отдельности. Сочинения расположены в книге в хронологическом порядке, и внимательный читатель увидит, как совершенствуется язык Ильфа, как оттачивается сатирическое перо, как в конце концов выкристаллизовывается выразительный, остроумный, лаконичный стиль. При этом даже в самых ранних фельетонах встречаются выражения, образы, фразы, которые позже, ограненные иным контекстом, пойдут в народ со страниц знаменитых романов Ильфа и Петрова.

Илья Арнольдович Ильф , Илья Ильф

Проза / Классическая проза ХX века / Советская классическая проза / Эссе
Книга отражений. Вторая книга отражений
Книга отражений. Вторая книга отражений

Метод Иннокентия Анненского, к которому он прибег при написании эссе, вошедших в две «Книги отражений» (1906, 1909), называли интуитивным, автора обвиняли в претенциозности, язык его объявляли «ненужно-туманным», подбор тем – случайным. В поэте первого ряда Серебряного века, выдающемся знатоке античной и западноевропейской поэзии, хотели – коль скоро он принялся рассуждать о русской литературе – видеть критика и судили его как критика. А он сам себя называл не «критиком», а «читателем», и взгляд его на Гоголя, Достоевского, Тургенева, Чехова, Бальмонта и прочих великих был взглядом в высшей степени субъективного читателя. Ибо поэт-импрессионист Анненский мыслил в своих эссе образами и ассоциациями, не давал оценок – но создавал впечатление, которое само по себе важнее любой оценки. Николай Гумилев писал об Иннокентии Анненском: «У него не чувство рождает мысль, как это вообще бывает у поэтов, а сама мысль крепнет настолько, что становится чувством, живым до боли даже». К эссе из «Книг отражений» эти слова применимы в полной мере.

Иннокентий Федорович Анненский

Классическая проза ХX века

Похожие книги