Записки психиатра

— Ложку! — закричала я и дрожащими руками пыталась вставить поданную мне ложку между судорожно сжатыми зубами. Ложка, наконец, была вставлена, но поздно: язык больного был прикушен и кровоточил.

Я открыла веки больного и заглянула в зрачки. Они были расширены и не реагировали на свет.

Мне показалось, что он умирает, и, растерявшись, я крикнула:

— Санитар! Сестра! Немедленно перенесите больного в кабинет!

— Сейчас, доктор, перенесем… Пусть здесь полежит немного, — вежливо ответила старшая медицинская сестра и подложила под голову больного подушку.

Ее спокойный голос сразу отрезвил меня, и я поняла, что так и надо. А сестра неторопливо стала делать то, о чем я и не подумала: она ловко развязала галстук, расстегнула ворот рубахи и пояс брюк. Больной сразу задышал ровнее, лицо его порозовело. Наверное, в тот момент я в первый раз в жизни поняла, что такое счастье.

Затем больного уложили на кушетку в моем кабинете. Он долго спал, а я сидела рядом, внимательно прислушиваясь к его ровному дыханию.

Пожалуй никакой учебник не дал мне столько, сколько один день самостоятельного приема больных.

Прежде всего «не вреди» — учила еще древняя медицина. Теперь, мне казалось, я поняла значение этих слов. Больному можно повредить не только неправильным советом, лекарством, но и личным отношением к нему.

Мне было стыдно, что я, врач, проявила беспомощность, нетерпение. В глубине души я была благодарна медицинской сестре за хороший урок.

СУД

Спустя несколько месяцев я освоилась со своими обязанностями и вошла в круг интересов диспансера и своих больных.

Неожиданно произошло новое событие. Анна Ивановна Миронова, мой первый наставник, добросовестный и опытный врач, о которой все отзывались тепло и сердечно, была обвинена в преступной халатности, едва не повлекшей за собой смерть пациента.

Я была поражена. В чем дело? Какую ошибку допустил столь опытный врач? Предстать в качестве обвиняемой перед медицинской общественностью казалось мне куда страшнее, чем очутиться на настоящей скамье подсудимых. Каким образом после многих лет примерной работы могла Анна Ивановна проявить «преступно халатное» отношение к больному?

Я освободилась от всех дел и приехала на собрание.

— Суд уже идет, — шепотом сказала мне санитарка, указывая на дверь.

Я прошла в зал, переполненный людьми. Председатель собрания, старый заслуженный профессор И., читал:

«10 июня 1936 года гражданка Е. Ф. обратилась в Управление городского психиатра с просьбой привлечь к ответственности врача Миронову, которая почти довела до гибели больную К., сестру гражданки Е. Ф. Несмотря на высказанные этой родственницей опасения, врач Миронова продолжало опасное для жизни больной лечение, едва не окончившееся смертью больной, в чем гражданка Е. Ф. усматривает преступную халатность.

Для рассмотрения заявления гражданки Е. Ф. созвано наше сегодняшнее собрание, на которое мы решили пригласить и людей, близко стоящих к больной.

Специально выделенная комиссия поручила мне сообщить собранию следующие установленные ею данные:

1. Больная К., инвалид первой группы, в течение последних пяти лет больна психическим расстройством в форме шизофрении.

2. Больная К., систематически отказывавшаяся от пищи в связи с бредом отравления, была значительно истощена.

3. Несмотря на сомнение консультанта-терапевта в возможности проведения сонной терапии, врач Миронова продолжала лечение.

4. Не принимая во внимание предупреждения родственников о том, что больная К. слаба и может не вынести лечения, врач Миронова, однако, это лечение продолжала.

На вопросы членов комиссии врач Н-ской больницы Миронова сообщила, что больная действительно была истощена, но что ей давались такие же минимальные дозировки снотворного препарата, как и остальным, в такой же мере истощенным больным. Ухудшение состояния больной, выразившееся в шоке, — это неожиданность, случай, который она, Миронова, предусмотреть не могла. Во всяком случае она приняла все необходимые меры к спасению больной во время наступившего ухудшения.

Ввиду всего вышеизложенного, — продолжал председатель, — врач Н-ской больницы Анна Ивановна Миронова должна ответить, почему она, несмотря на явные признаки физического истощения больной и невзирая на предостережения, продолжала сонную терапию, в результате чего и последовало ухудшение, то есть шок, от которого больная едва не погибла». Профессор сдвинул очки на лоб и спросил:

— Угодно ли вам будет ответить?

Бледная Анна Ивановна, исхудавшая с тех пор, как я видела ее в последний раз, поднялась с места.

— Я уже объясняла комиссии там…

— А сейчас вы должны объяснить это здесь! — сухо перебил председатель.

«Он заранее уверен в виновности Анны Ивановны и ее судьба глубоко ему безразлична» — думала я.

Запинаясь от волнения, Анна Ивановна повторила все, что рассказывала прежде.

— Какие меры были приняты вами для спасения больной? — спросил председатель. Говорил он тихим голосом, и лицо его было сурово и хмуро.