Записки психиатра

Председатель на этот раз ничего не ответил и, пообещав дать заключение, вполне соответствующее просьбе Лунина, написал:

«В целях правильного трудового жизненного устройства гражданину Лунину группу инвалидности снять. Лунин душевной болезнью не страдает, а является нервно-неустойчивой личностью со склонностью к алкоголизму».

В день выписки Лунин еще раз потряс окружающих бурным припадком. Разбитый, перевязанный, грозя убить меня первым предметом, какой ему попадет в руки, уходя, кричал:

— Не думайте! Это издевательство над больным вам даром не пройдет.

Не знаю, как потекла жизнь «человека с заслугами». Однако многие «Лунины» уже на трудовом пути и это заставили их сделать наши советские люди.

ОБИДА

Больной Травников, старый слесарь завода, часто и трудно дышал. Врач Ирина Петровна Зеленина нащупала его слабый пульс. Многолетний опыт подсказывал: этого больного можно поставить на ноги. Правда, сейчас больной очень плох, но именно поэтому ему надо уделить внимание, обязательно сегодня выкроить из своего немыслимо занятого времени час и еще раз приехать к Травникову, сделать ему впрыскивание сердечных средств, а может быть, и переливание крови. Одним словом, спасти… Да мало ли что можно еще сделать? Многое будет зависеть от его состояния. Помощь, оказанная своевременно, и есть настоящая помощь.

Возвращаясь от больного, Ирина Петровна вспоминала, как однажды на собрании избирателей выступал депутат местных советов Травников. Высокий, слегка сутулый от долголетней работы, он говорил: «Конечно, прожито много, только не считаю жизнь конченной». Он поднял свою большую мозолистую руку и убежденно сказал: «Поработаем еще для Родины, да и молодняк надо учить сноровке да уму-разуму!..»

«Надо приложить все силы, чтобы Травников выздоровел», — думала Ирина Петровна; еще хотела что-то вспомнить, да так и не вспомнила. Несколько минут это ее мучило; мешала слякоть, чавкающая под ногами; мешала и непривычная тяжесть в голове и в ногах. Что нужно сделать больному еще? «Кажется, пока сделала все… Хорошо, что посетила его в первую половину рабочего дня. Да! Сын Митя добился своего и поехал на целинные земли. Умница, но своенравный мальчик, немножечко эгоист, как все единственные дети, которым матери отдают себя целиком. Не спросил меня, подал заявление. Словно не помнит, что на фронте погиб отец-хирург, а она, Ирина Петровна, мать, остается совсем одна. Да и здоровьем Митя не блещет, слабый, всегда аппетит плохой. И кто знает, какой из него выйдет человек без ее материнского надзора?» Ирина Петровна шла через длинный Измайловский бульвар. Это будущая широкая улица. Она сплошь засажена молодыми липами. Их набухшие почки выпустили первые слабые листки прозрачного цвета, как хризолит. А впереди виден голубой простор неба с белым одиноким облачком. «Мите бы поэтом быть. Горяч, красив, на голове копна русых кудрей. И как он без совета с матерью согласился ехать в такую даль? Впрочем, ее тогда спросили… Не задумываясь, она ответила то, что подсказало ее материнское и гражданское чувство: „Если нужно, ехать моему сыну, пусть едет… Он не хуже и не лучше других“. Представители комиссии зашептали, одобрительно закивали головами, и от этого ей стало легче. „Не один он едет, — думала она, — а с другими, такими же Митями, может быть, и единственными сыновьями?“… А что, если бы ей не показали длинного списка энтузиастов-комсомольцев, отбывающих с Митей? Возразила бы, пожалуй, захлопотала, а недовольный сын остался бы при ней… Так и не проводила его, нельзя было оставить больного… А недавно заведующая поликлиникой ее упрекнула: „Вы все-таки мать, и о вашем сыне, кроме вас, некому подумать…“». И эта, и другие мысли навязчиво кружились в голове Ирины Петровны Страшно остаться одинокой.

Ирина Петровна подходила уже к поликлинике, но так и не вспомнила то, что ее мучило. Надо бы итти медленно, тогда легче вспомнить. В поликлинике толпились люди, особенно у четвертого окна, где сестра регистрирует вызовы к больным на дом. Почему-то чаще других записывают к ней, к Зелениной, хотя и остальные врачи не хуже. «Никому дела нет до моей загрузки!» Ирина Петровна быстро прошла через зал ожидания, выкрашенный белой масляной краской. На ходу медицинская сестра сунула ей в руку какую-то записку, ничего не сказав. Ирина Петровна так была занята мучительной мыслью, что и не разглядела какая из сестер дала записку. Кажется, Паша Перова? Записка попала в карман халата неразвернутой. У кабинета терапевта зашумели больные.

«А вот, наконец, вспомнила!» — едва не вслух произнесла Ирина Петровна. — «Надо обязательно сегодня найти время и еще раз посетить больного Травникова. С часу на час ожидается кризис…»