Записки психиатра

Сеанс психотерапии заканчивался. Заканчивалась моя продолжительная лечебная беседа, во время которой я старалась разъяснить больной ее состояние и внушить ей правильные понятия по беспокоящим ее вопросам. Собственно, ясных «беспокоящих» вопросов не было. Налицо были: угнетенность, тоска, беспричинные слезы, склонность к необоснованной тревоге, плохой сон. Подавая рецепт на микстуру, я еще раз внимательно взглянула на больную. Ее бледное лицо было все так же непроницаемо. Поблескивали черные, с редкими сединками закрученные в узел волосы. Смотрели, неподвижно останавливаясь на предметах, задумчивые черные глаза. Плотно сжимались в молчании бледные губы.

Едва кивнув головой, она вышла такой же сдержанной, подтянутой, аккуратной, какой и пришла.

Эту работницу кондитерской фабрики, Анну Сурову, я лечила уже второй месяц. Ей было 42 года. Бездетная вдова, она жила в полном одиночестве. На работу всегда приходила в назначенный час и вовремя незаметно уходила. На основании наблюдений, отмеченных в истории болезни, я поставила диагноз: «Инволюционная депрессия». Этот недуг может наблюдаться в преклонном возрасте при нарушении работы желез внутренней секреции.

Правда, за диагнозом было еще и что-то другое, ускользавшее от прямого наблюдения. Нельзя было упрекнуть больную в скрытности. Сдержанная, скупая на слова, она, однако, на все вопросы отвечала без утайки. Я видела, что микстуры, эндокринные препараты и всевозможные лечебные процедуры мало помогают ей.

Однажды она сказала своим грудным низким голосом:

– Мне лучше. Надо работать.

Я видела, что Сурова вовсе не поправилась, но уговоры были бесполезны. Есть люди решительные и упрямые. Словами их не убедишь. К таким я причислила и мою больную.

Мы расстались, не удовлетворенные друг другом.

Я собрала о больной сведения от ее родственников, сослуживцев, знакомых. Врачи-психиатры не довольствуются одним наблюдением, а, как правило, интересуются жизнью больного на производстве и в домашней обстановке.

Мне сообщили, что Анна Сурова выздоровела и вернулась в свой цех. Здесь за пятнадцать лет работы ей все было хорошо знакомо: люди, машины, станки, котлы. Тихая, незаметная, она, однако, была в цехе необходима. Работала она внимательно, без суеты, не спеша. Товарищи относились к ней с уважением, но считали ее человеком невеселым, безрадостным. Говорили, что так повлияла на нее смерть мужа. Некоторые осуждали Сурову за гордость.

Если была необходимость, Сурову перебрасывали в другой цех. Шла она туда без рассуждений, и нельзя было понять, довольна она или нет.

– Хорошо работает. Но огонька в работе не видно, а могла бы быть в числе передовых! – говорил о ней мастер.

Вечера Анна Сурова проводила дома, обычно за вышиванием. Комната ее была неизменно аккуратно прибрана. Посуда начищена до блеска. Но сама Сурова отзывалась о своей жизни с раздражением, тосковала.

Однажды произошел такой случай.

В праздник Первого Мая работницы фабрики пошли на демонстрацию. Дети были оставлены в красном уголке фабрики. Для ухода за ними выделили Сурову.

– Все равно, песни с нами не поет. Пусть займется лучше с ребятами. При ней баловаться меньше будут. Строга больно, – говорили женщины.

После демонстрации матери пришли за своими детьми. В красном уголке царило необычайное веселье. В центре, подбоченившись и разгоревшись, плясала Анна Сурова, а вокруг – дети работниц. Ее сразу даже не узнали, никогда прежде не видели Сурову такой.

– Смотрите, как ее разобрало!

– Это, видно, ей по душе. – А мы и не знали…

– Ясно. Бобыль. Ну, и ожила среди ребят… – миролюбиво судачили работницы.

Я порадовалась, решила, что именно мое лечение принесло пользу.

Спустя несколько месяцев Анна Сурова пришла ко мне с запросом от месткома по поводу пригодности ее для работы воспитательницей. «Справится ли она с этой работой?»– поколебалась я, но заключение все же дала положительное. О дальнейшей участи моей больной узнала от заведующей детским садом.

Жизнь Анны Суровой пошла по-другому. Каждый день перед ней вставала та забота, которой не хватало в течение ряда лет. Все надо было помнить. Обо всем подумать. За всем уследить. Этому пришить к штанишкам пуговицу, тому ноготки подрезать, третьего – драчуна – унять. А всем вместе рассказать увлекательную сказку.

Младшая группа воспитательницы Суровой стала выделяться. Ее дети выглядели здоровыми, веселыми, чистыми, послушными. Вечером матери с трудом уводили ребят домой, они очень полюбили тетю Аню.

Одинокая мать трехлетнего Вовы Крутикова однажды не пришла за своим сыном. Она заболела. «Скорая помощь» увезла ее в больницу.

Когда заведующая детским садом задумалась, куда бы временно устроить ребенка, Анна Сурова просто сказала:

– Я возьму мальчика к себе. Заведующая удивилась, но не возражала. Маленькие ручки доверчиво обняли шею Анны, когда поздно вечером, шагая через весенние лужи, она несла Вову Крутикова к себе домой.

Сколько внимания, заботы отдала Анна мальчику, пока болела его мать.