Записки раздолбая или мир для его сиятельства

— Ничего. Вопросы останутся. И нам надо будет их решать, — принял я подачу на свою сторону. — Но у тебя не будет моего к тебе хорошего человеческого отношения. Буду считать тебя корыстолюбивой букой. А значит, когда будем договариваться, торговаться буду отчаянно. А я это умею.

— Там видно будет, — отмахнулась она. Ну что ж, ожидаемо. Я не стал уламывать и унижаться, наоборот, молча встал, чтобы закончить святое хомячковое дело, то бишь сбор военных трофеев. А заодно заняться спасением культурных ценностей, которые иначе, без моей помощи, погибнут в этом доме через час-два. В принципе и погибнут они с моей помощью, так что в плане этих вещей я царь и бог. Приятно чувствовать себя богом хоть в чём-то.

Гвардам потребовалось почти два часа на организацию процесса «выноса тела». Мы могли засекать, так как из окон, выходящих на площадь, были видны часы на городской башне. И когда народ начали разгонять усиленные представителями королевской гвардии отряды стражи, услышали по недовольным окрикам оттуда. Даже гулкие удары раздавались — кто-то сопровождал свои требования тумаками. Я так прикинул, что в Аквилее живут не только купцы, есть и много благородных, в том числе очень известных благородных, при деньгах. Едешь ты такой, или такая, в карете, по городу, а тебя какая-то дичь с оружием не пускает! Что за нах?! Та дичь, что вчера тебе вслед подобострастно кланялась, сегодня тебя же в стойло ставит? Думаю, у стражи сегодня много интересной работы, и к вечеру наберётся немало разнообразных впечатлений. А как магистрат сейчас на «очке» сидит — обкакаться хочется как представлю! Торгашня грёбанная.

Тем не менее, через один час и сорок восемь минут памятный десятник вернулся.

— Ваше сиятельство, дорога свободна. Всё согласно уговору.

— Хорошо. Идите, сеньор. Мы справимся без вашего присутствия.

Ушёл.

Катрин под конец начала упираться. И даже тычок в спину не помог.

— Сволочь! Мне верёвки запястья режут! Я рук не чувствую! Быстро развяжи меня!

— Переживёшь, моя прелесть. — Я продолжал тащить её вниз.

Она не вняла, брыкаться не перестала. Пришлось взять её за волосы и силой выволочь к верхней площадке лестницы, невзирая на то, что она запуталась в платье и упала, проехавшись по полу коленями. Боже, сколько гадких слов знают аристократки! Около лестницы снова наклонил её прекрасное личико и «уронил» сеньориту на пол. Пусть полежит, отдохнёт. Я не мстительный, я просто злой, и у меня память хорошая.

Заплакала:

— Боже! За что ты меня так ненавидишь! Ты же читал письмо, понимаешь, что это не я!

— Авансом, — буркнул я. — Ты убила бы меня завтра. Узнав всё, что нужно. Да хоть в том же Пуэбло. Как отработанный и опасный материал. Либо решив не допустить попадания опасного материала другим игрокам королевства. Церкви, например.

— Да кому ты нужен! — фыркнула она, начала подниматься, что в платье, с руками за спиной, поверьте, непросто. Тушь на её глазах от слёз потекла, но вытереть её она не могла. А вот теперь не верю. Плохая актриса.

— Сама пойдёшь, или помочь? — вежливо осведомился я, кивая на ступеньки. Там падать больно, и можно шею сломать.

— Сама.

— Лавр, к лошадям их. — Я не стал ей помогать — не заслужила. Моё сопровождение ей по статусу, а так я унижаю её достоинство, передоверив конвой рядовым отрокам. М-да, сколько в сословном обществе заморочек! Спасибо памяти Ричи, что я хоть как-то барахтаюсь.

— Понял, — кивнул отрок, и я оставил их, заново обойдя дом. В принципе, мы забрали не так много. Серебра нашли солидов на двадцать, в кабинете легата (это где мы вели переговоры) был плохо спрятанный тайник. А железо, если его раскалить докрасна, прекрасно вскрывается простым мечом, как консервная банка. Ещё нашли пару тюков с посудой — взяли только серебро, медь решил оставить, и так лошадки под завязку набитые. А уже вечер, нам до темноты надо будет проехать как можно больше, не надо их загонять. Также я срезал мечом пять гобеленов с разнообразной живописью — всё, что нашёл. «Живых» картин, масла там на холсте в раме, тут не было, только вышивка на ткани. Слово «гобелен» из нашего мира, здесь этот вид искусства называют другим словом, не созвучным ни с каким из мне известных, но я уже говорил о странностях работы мозга попаданца — он автоматически облекает местные термины в понятные по двадцать первому веку. Так что будут они гобеленами, и даже без кавычек.