Записки разведчика

Проходит год, второй. Все реже заглядывает почтальон к матери ученого сына. Принесет один раз в месяц тощее письмецо, в котором требует выслать посылочку. Затосковала мать и говорит старшему сыну: «Пойду проведаю. Не заболел ли наш Сенюшка». Это младшего так звали. Пошла. Скоро вернулась вся в слезах. Жалуется: «Выучила на свою голову. Уже я ему не мамочка милая, а мать». Оказывается, когда мать приехала в Смоленск, сын ей говорит: «Ты, мать, лучше не приезжай, устаешь ведь». Мать, конечно, обрадовалась, что Сенюшка беспокоится о ее здоровье, да и отвечает: «Твоя правда, но ты не беспокойся обо мне, сыночек мой ненаглядный. Лишь бы тебе было хорошо»… Но сын с досадой отмахнулся: «Ты одета плохо». — «Так ведь все продала, — отвечает мать, — тебе деньги высылала, чтобы ты не знал нужды». — «Спасибо, мать, только ты не приходи, — отвечал сынок. — Узнают товарищи, что ты моя мать, — будут смеяться». — «У тебя хорошие товарищи, они видели меня и не смеются», — не сдавалась мать. Сын замялся, помолчал, а потом посмотрел не знакомым матери, нагловатым взглядом и с досадой говорит: «Как ты не понимаешь? Я им сказал, что ты знакомая тетя из нашей деревни!» Только теперь мать поняла, что сын стыдится ее…

– Подлец, — со злостью сказал Юра Корольков. - Да я такого негодяя сразу поставил бы к стенке!

– К стенке, может, и не надо, а к институту на пушечный выстрел не следует подпускать, — высказал свое мнение рассудительный Стрелюк.

– К сожалению, такие типы еще встречаются в жизни, — сказал Саша Гольцов…

Около года прошло, как мы действуем в тылу врага. Но как преобразились мои юные товарищи: возмужали, повзрослели, созрели. Почти избавился от своей детской горячности Юра Корольков. Он вытянулся, стал серьезным, рассудительным, в голосе появились басовитые нотки. Даже походка выработалась какая-то неторопливая, враскачку. Много пришлось ему увидеть, пережить. Все разведчики-десантники стали опытными партизанами.

…Лес расступился, и перед нами открылась большая поляна. Мы остановились как вкопанные. Там, где полгода назад стояло большое красивое село Глушкевичи, сейчас не было ни одной хаты. Видно, и здесь вдоволь погулял «красный петух», пущенный фашистами.

С замиранием сердца входили в бывшее село. Всех волновала судьба жителей. Глушкевичи встретили нас серыми пепелищами, которые успели порасти бурьяном.

– Входим, как на кладбище, — почему-то шепотом сказал Костя.

На дорогу выскочила черная кошка, увидев нас, сверкнула дикими глазами и шмыгнула в бурьян.

– Удивительная тварь кошка – к дому привыкает. Дом сгорел, а она не уходит, — нарушил молчание Сережа. — Вот собака, — настоящий друг человека. Никогда от хозяина не отстанет.

Казалось, нет здесь живой души. Вокруг зловещая тишина. Но это только казалось. Огороды зеленели квадратами грядок. Значит, люди есть. Наши предположения подтвердились. Мы остановились возле колодца, чтобы напиться, и сразу же из-за развалин появилась старая женщина. Она козырьком приложила ладонь к бровям и долго всматривалась в нас.

– Бабуся, не бойтесь, мы партизаны! — крикнул ей Саша Гольцов.

– Вот я и смотрю, как будто свои, только одеты по-чудному, — проговорила старушка и подошла к нам.

Вслед за ней начали подходить женщины и подростки. Одна девушка пристально посмотрела на меня и радостно сказала:

– А я вас знаю. Вы с разведчиками стояли у нас. С вами еще был дядько, такой бородатый, как поп.

Присмотревшись внимательно, я с трудом в этой оборванной и грязной девушке узнал младшую дочь хозяина, у которого мы жили в декабре прошлого года.

– Тебя Дуней зовут? — спросил я. Она согласно кивнула головой. — А где же папа, мама?

От детской радости не осталось и следа. Она заплакала. Сквозь всхлипывания Дуня рассказала, что в тот вечер, когда мы ушли, в село ворвались фашисты. Они подожгли дома и учинили расправу над жителями, которые не успели бежать в лес. Хватали всех, кто попадал под руки, и бросали в горящие дома. Многих сожгли заживо. Тех, кто убегал, расстреливали и их трупы бросали в огонь. Отца и мать тоже сожгли.

– А мы со старшей сестрой и братиком кинулись в лес, — рассказывала девушка, поглаживая белокурые волосы чумазого семилетнего парнишки. — В нас стреляли. Маруся упала. Я ей хотела помочь, а она кричит: «Бегите, бегите! Я догоню». Побежали. Возле леса остановились, смотрим, немцы нашу Марусю в село потащили. Остались вдвоем в лесу раздетые… Чуть не замерзли, спасибо тете Маше, подобрала…

Женщины наперебой рассказывали о зверствах фашистов. Все, кто не успел уйти в лес, были расстреляны или сожжены.

– Не только у нас такое горе, — сказала тетя Маша. — В Милашевичах, Войткевичах и других селах также зверствовали гитлеровцы. В Копищи они тогда не зашли. Жители успели барахло, скот и продовольствие спрятать в лесу, а сами остались в селе. Каждый день дежурили по очереди, и, когда появлялись немцы, все убегали в лес. Несколько раз устраивали налет фашисты, но не могли застать жителей врасплох.