К восходу солнца мы лежали на душистой, еще влажной от росы траве. Над лиловыми цветами татарника появились первые труженики дня – пчелы. Дыхание легкого утреннего ветерка заставляет перешептываться колосья перезревшей ржи. Перед нами полоска проса, засоренного желтой сурепкой. Дальше выпасной луг, а за ним железная дорога.
Наблюдение решили вести по двое. Один наблюдает за железной дорогой, а другой записывает результаты наблюдения в журнал и охраняет группу с тыла. Остальные двое отдыхают. Замена через два часа. Первыми наблюдали мы с Сашей Гольцовым.
Дорога ровная, как стрела. Рельсы, освещенные солнцем, блестят, как змеи, и уходят от нас: вправо – на Конотоп, влево – на Ворожбу. Справа вдали виднеются станционные постройки. Слева будка путевого обходчика.
Послышался грохот. Со стороны Конотопа на восток прошел эшелон, состоявший из крытых вагонов, платформ с ящиками и цистерн. Появилась первая запись в журнале наблюдения.
День шел. Поезда тоже шли. Через каждые двадцать-тридцать минут в журнале появлялись новые записи. На восток шли эшелоны с различными грузами. На запад вывозилась подбитая техника: танки, орудия, автомашины. За день прошло свыше тридцати эшелонов. С войсками не было ни одного.
Нам удалось установить, что дорога охраняется парными патрулями. Для проверки пути почти через каждый час проезжает дрезина.
…За весь день никто из нас так и не уснул.
– Разве можно уснуть, когда под носом безнаказанно проходят вражеские эшелоны, — со злостью говорили товарищи.
– Каждому фрукту свое время. Придет и наш черед, — старался я успокоить товарищей, в то время как сам с нетерпением ждал наступления вечера.
Гнев охватывал нас при виде немецких эшелонов. Все, что в них находилось, несло смерть для наших товарищей, которые сражались на фронте. Надо было помешать этому.
К вечеру погода испортилась. С запада наступала черная туча. Подул ветер.
– Смотри, как рожь разволновалась, — сказал Костя. — Волна за волной. Совсем как «Девятый вал» Айвазовского.
– Придется нам выдержать шторм на суше, — сказал Саша Гольцов.
Ветер усилился. Пыль и сухая трава закружились в вихре. Пыльные столбы винтом вонзились в небо. На пересохшую землю, подымая облачка пыли, упали первые крупные капли дождя.
Только мы успели развернуть плащ-палатки, как вместе с новым порывом ветра залпом ударил сильный косой дождь. На мгновение поднялась пыль, но сразу же осела под тяжестью влаги. Молнии ослепительными стрелами рассекали горизонт. Тучи проносились у самой земли. Захватывало дух. Дышать становилось тяжело. Дождь захлестывал все сильнее. Земля не успевала поглощать выпадавшую влагу. Образовались лужи.
Мы промокли. Не спасли и плащ-палатки.
– Костя, смотри запалы не подмочи, — забеспокоился Гольцов.
– Что ты? Они ведь в упаковке, — отозвался Костя.
Резкие грозовые разряды перерастали в отдаленный рокот. Молнии стали блестеть не так ослепительно и реже. Бурный ливень сменился тихим, моросящим дождем. Это надолго…
День подходил к концу. Промокшие, мы с трудом разгибали онемевшие ноги.
Наступили сумерки. Не дожидаясь, пока закончится дождь, мы подошли к железной дороге. Проследовал эшелон на запад. Он состоял только из крытых вагонов. Но наше внимание привлек эшелон, который приближался с запада.
Предчувствие оправдалось. Эшелон был нагружен танками, орудиями и автомашинами. Горько было сознавать, что он пройдет невредимым до линии фронта. Но пройдет ли? На его пути еще много партизанских отрядов и диверсионных групп. Возможно, именно этот эшелон станет жертвой Коли Гапоненко. Его группа ушла ближе к Курску.
Всю ночь шли эшелоны с танками, артиллерией, автомашинами, грузами и войсками…
– Это же не только здесь. Наверное, по всем дорогам фашизм, как гадина, ползет по нашей земле, — возмущался Рыбинский.
Ночь была на исходе. Надо было возвращаться на наблюдательный пункт. Перед уходом Костя и Саша Гольцов заминировали дорогу.
К рассвету мы опять были на своем наблюдательном пункте – в татарнике. Вдруг послышался стук и грохот со стороны железной дороги. Нас удивляло, что нет характерного для паровоза пыхтения. Внимательно всмотревшись в ту сторону, мы увидели, что к месту, где заложена наша мина, стремительно приближается дрезина, а на ней два человека.
– Хоть бы не взорвались, — высказал Рыбинский мысль, которая беспокоила каждого из нас.
Но нашим желаниям не суждено было сбыться. Мы увидели короткую вспышку, на месте которой вырос высокий куст густой пыли, а вслед за этим послышался сильный взрыв. Неуклюже переворачиваясь, в воздух полетели куски шпал… Когда пыль рассеялась, дрезины и гитлеровцев на дороге не было.
Этот взрыв наделал много шума среди фашистов. Прибыла восстановительная бригада. Путь был исправлен примерно через полчаса, но еще долго не шли поезда, а гитлеровцы ползали по железнодорожному полотну, разыскивая мины, того и не подозревая, что виновники крушения сидят всего в трехстах метрах от железной дороги.
Мы подвели итоги наблюдения за сутки. Всего прошло пятьдесят два эшелона, из них на восток – двадцать семь, на запад – двадцать пять.