Записки «ренегата»

Кроме научных достижений для нас, студентов, гораздо более значимыми были человеческие качества преподавателей, чувство юмора, даже их маленькие слабости. Например, когда умер преподаватель зоологии беспозвоночных Цымбалюк, весь наш курс, находящийся на практике в «полях», ринулся во Владивосток на его похороны. Ехали на товарняках[25], перескакивая на подступах к городу с товарных вагонов на электрички. Этот желчный человек запомнился не только тем, с каким увлечением он рассказывал о паразитах (в это трудно поверить, но это было интересно!), но и своим бурным романом со студенткой третьего курса, у которой была характерная кличка «самые широкие бедра биофака». Уже смертельно больной, он принимал у нас экзамен по зоологии, и, поскольку ему было трудно, студенты сначала сдавали первую часть ассистентке кафедры, а потом, пройдя этот «фильтр», попадали к преподавателю. Однако были и исключения. Первая красавица нашего курса Томочка как-то не очень вникала во все эти «беспозвоночные» премудрости, и ассистентка хотела ее отправить «поучить еще». Повернувшись к преподавателю, она сказала: «Что с ней делать, она ничего не знает!». Но мимо зорких глаз Цимбалюка ее красота не могла пройти, и он пригласил ее к себе. Последовал вопрос: «У двустворчатых моллюсков есть голова?». Подумав немного, Томочка сказала: «Н-нет». – «А у головоногих?» – «Есть». – «Ну, вот видите, – сказал, просияв Цимбалюк, – а вы говорите, что она ничего не знает». – «А Phtirius pubis (вошь лобковая) где водится?». – «Не знаю»… – «Ну, девушка, это надо знать!» И поставил ей четверку. При всем при том экзамен этот был один из самых трудных.

Нельзя не вспомнить и «отца всех биологов» ДВГУ, декана биофака Альберта Федоровича Скрипченко. Несмотря на то что он был стойкий «лысенковец», его любили – он горой стоял за студентов, выбивая из преподавателей таких «непрофильных» специальностей, как научный коммунизм или исторический материализм, оценки. Это нужно было, чтобы нас не лишили стипендии и мы не голодали (ведь самым фирменным блюдом были у нас в общежитии макароны с терпугом в томатном соусе – банка терпуга на ведро макарон). Один наш однокурсник писал конспекты классиков марксизма, проставляя только названия и автора, а потом излагал ниже свои мысли по этому поводу. И ни разу не попался, поскольку преподаватели проверяли наличие конспектов достаточно формально (правда, такое проходило не всегда[26]). За исключением отдельных одиозных личностей, они тоже понимали, что многое во «всесильном учении» не так. Преподаватель, читавший нам древнюю философию и диалектику, окончив читать свою последнюю лекцию, сказал: «Ну, все – наука философия на этом кончается, начинается ''болтология''». Что говорить, если докторская диссертация нашего тогдашнего ректора Умпелева называлась «История партийной организации орденоносного Дальзавода»? В общем, преподаватели делали вид, что им очень важно, чтобы мы знали, что Ленин писал в работе «Как нам реорганизовать Рабкрин?» или решения ХХIV съезда компартии, а мы делали вид, что знаем. Система двойных стандартов действовала вовсю. Например, преподаватель научного коммунизма рассказывал, как он плевался, когда коллеги из ГДР ознакомили его с образчиками порнографии, и как он гордо вышел из зала, а позднее был отстранен от преподавания за «аморалку». Уж и не знаю – что он там натворил! К счастью, кроме бесполезных знаний о «судьбоносных решениях» партийных съездов, мы получали много полезного благодаря присутствию многих крупных ученых – палеонтолога Краснова, ботаника и эволюциониста Красилова, генетика Воронцова, у которых нам посчастливилось учиться. Правда, лекции Николая Николаевича Воронцова были первой «парой» – утром, поэтому я их часто пропускал, теперь жалею об этом. Приоритеты в течение жизни меняются – я старался использовать принцип: «важное – вперед срочного», но это не всегда получается.