— Я вот, Хари, когда еще пацаном сидел в Ванино, так у нас в зоне много политических было, это кто по пятьдесят восьмой статье сидел. Их считали врагами народа. Так лагерное начальство нас, уголовников, специально на них натравливало, и мы их убивали. А когда вся зона объявила голодовку, чтобы пайку прибавили, так наша братва первая не выдержала, взяла пищу, а «глухари» (политические) насмерть до последнего стояли. Вот тогда и мы поняли, что не правы и попали под влияние коммунистов. На что дядя Ваня Фунт, вор в законе и пахан зоны, и тот на сходняке признал: «Виноваты мы сами, и первые дешевнули в их глазах. Вот так, братва, с сегодняшнего дня „глухарей“ и „тузов“ не обижать и делиться с ними последним. Узнаю, кто будет беспредельничать, шкуру спущу». Я тоже начинал понимать, что к чему. Понимал, что политические, хоть и бывшие коммунисты, но из тех, кто не побоялся и бросил вызов режиму коммунистов. А сколько и каких хороших людей сидело в зоне, сколько военных командиров было, даже командующий Черноморской флотилией в нашей зоне был. А Константин Федорович, подполковник, он во время войны фронтовой разведкой командовал. Так ему уже после войны недостачу военного обмундирования и сукна пришили и «четыре петра» (двадцать лет) отломили. А это человек был: он не то что моток сукна, он нитку чужую не возьмет. Это его я спас, когда два вора «замочить» его хотели, я их сам чуть не зарезал. Я-то хоть и пацан был, но входил в «пристяжь» (окружение авторитетного вора) самого Фунта. А сроки какие у «глухарей» были если не двадцать, то двадцать пять лет и «до особого распоряжения». Даже когда Сталин умер, никого из них не амнистировали, только нас — уголовников. А они в большинстве своем из лагерей не вернулись, так и остались лежать на чужбине в безвестных могилах. Вот и мне с детских лет не везет: то в тюрьме, то в бегах. Сейчас опять в бегах, и сколько это протянется, одному Богу известно. Но чую, погорю, и опять потянут лес валить или уголек долбить. Да что это я, Хари, нюни распустил. Давай лучше выпьем, пока на свободе.
Мы выпили, и я предложил Хари:
— Пойдем на вокзал сгоняем, возьмем мой сидор с барахлом да бухаловом еще затаримся, раз масть пошла.
Вышли из хаты, на улице поймали такси и поехали на вокзал. «Волка» отпускать не стали. В камере хранения я забрал сумку, и с этим же «волком» мы стали рыскать по «тупикам», затарились выпивкой, едой и приехали на хату. Снова вдвоем с Хари сели за стол, он включил магнитофон. Под музыку мы продолжили «двигать от всех страстей». Но на этот раз поговорить нам толком не пришлось. Подвалила шобла ребят с девушками. Мне они тоже привели и обрадовали прямо с порога.
— Дим Димыч, это тебе подарок.
Телка с ходу подрулила ко мне, села рядом и, нагло разглядывая меня, сказала:
— А ты, дядя, ничего. А любить ты умеешь? И есть чем?
От такого «душевного» обращения ко мне сразу я немного опешил даже. Но быстро сориентировался, решил «играть» в таком же ключе и достойно выйти из этой ситуации. Улыбаясь и чтобы не обидеть девушку, я взял ее руку и засунул в свой карман брюк, как раз тот, который изнутри был сильно порван, и ласково сказал:
— Попробуй, помацай мой снаряд. Может, подойдет?
А сам стал наблюдать за девушкой. По мере того как ее рука опускалась все ниже по снаряду, я видел, как глаза девушки делаются все шире и шире и отвисает подбородок.
— Ну что? — спросил я.
— О Боже ты мой, мамочка родная, — испуганно прошептала девушка.
— Тогда надо приступать к делу, — сделал я вывод после ее слов.
Встал из-за стола, подхватил «биксу» на руки, понес в другую комнату и положил на кровать. Дальше было делом техники: прикрыл дверь, включил магнитофон, раздел девушку и сам разделся. Девушка с трепетной жадностью стала целовать мне грудь, живот и ниже. А потом, потом «забил снаряд я в пушку туго», но тут игра плохая вышла, как будто я всадил ей дышло. Телка заорала нечеловеческим голосом, за дверью раздался дружный хохот кодлы «шировых», а я сказал:
— Тише, дура, расслабься и лежи, как дрова.
Девушка стала скулить все тише и тише и окончательно успокоилась. Трахались мы часа полтора почти без остановок. После этого поднялись, шутя, я сказал:
— А ты, дурочка, боялась, только юбочка измялась. Пойдем, а то компания, наверно, ждет результата.
— Ты, дядя, шутник, оказывается. Хороши ваши дурацкие шутки, если полчлена оказались в желудке, — довольно улыбаясь, ответила «бикса».
Шатаясь, мы пошли в ванную комнату. Помылись, привели себя в порядок, оделись, вышли в большую комнату и подвалились к компании за столом. Себе и девушке я налил по стакану водки, сказал:
— Давай за встречу и знакомство выпьем, только до дна.
Я выпил стакан, она осилила половину. Немного закусив, я снова налил себе, предложил Лиле, так звали девушку — мы с ней только сейчас познакомились, — выпить на брудершафт.
После этой дозы Лилька закосела, стала болтать лишнее.
— Наконец-то мне мужчина настоящий попался. Раньше все слюнтяи да гомики попадались. А это настоящий мужчина.
Я стал толкать Лильку в бок, говорить: