Записки рецидивиста

— Так, Витек, давай сейчас пару часиков «клопа придавим» (поспим), а к вечеру в город поедем, — предложил я и пошел к себе.

Татьяна возилась на кухне. Сославшись, что себя неважно чувствую, я разделся и лег спать. Часа через два встал, помылся во дворе под колонкой, разбудил Витька.

— Витек, сейчас в город покатим, надо боны в бабки перегнать. Внизу на площади Красина есть часовая мастерская, в ней азербайджанский горский еврей Мамед работает. Я знаю, он скупает «темные вещи», пойдем к нему.

Мы оделись, спустились на площадь. Она, как всегда, шумела людьми, ларьками, машинами. Зашли в мастерскую, кроме Мамеда, в ней никого не было. На азербайджанском языке Витек предложил Мамеду боны и в доказательство вытащил пачку из кармана, сделал ее веером и обмахнул лицо. У порхатого разгорелись глаза.

— Сколько? — спросил Мамед.

— Полторы.

— Даю десять к одному. Сейчас пойдем ко мне домой.

По дороге Мамед зашел в гастроном, вынес две бутылки коньяку. За гастрономом стояло пятиэтажное здание. Мы зашли в первый подъезд, поднялись на пятый этаж, Мамед позвонил. Дверь открыл высокий молодой парень. Мы вошли. Мамед что-то сказал парню, и тот стал накрывать стол. Накрывал, а сам глаз с нас не сводил. Боялся, наверное, что своруем чего-нибудь. «Дурак ты. В твоем клоповнике нам задарма ничего не надо», — хотел я сказать парню, но передумал. Сели за стол, распили одну бутылку.

— Ну, теперь за дело, — сказал Мамед.

Мы выложили на стол боны. Мамед хотел их пересчитать, положил на них руку.

— Зачем обижаешь, Мамед? Здесь ровно полтора «куска». Давай деньги.

— Сабир, принеси сумку, — сказал еврей.

Парень принес большую черную сумку. Мамед отсчитал пятнадцать тысяч и положил передо мной. Я отодвинул их Витьку, а боны подвинул Мамеду. Тот пересчитал их, и мы пожали друг другу руки. Когда допили вторую бутылку, барыга сказал:

— Если еще будут, приносите. Я вас теперь знаю. Где меня искать, вы тоже знаете.

Мы вышли на площадь.

— Поехали, Витек, на главпочтамт. Может, тебе из Брянска что есть. А потом в шашлычную двинем. Жидовский коньяк на меня волчий аппетит нагнал, — сказал я.

На автобусе мы доехали до почтамта, зашли. Витя подошел к окошку «до востребования», спросил:

— Кулакову Виктору письма есть?

— Есть одно, — сказала девушка и протянула Вите письмо. Он взял, глаза его сияли.

— Что-то толстое письмо.

— Ладно, Витек, прячь его. Приедем домой, почитаем, — предложил я.

Купив в гастрономе две бутылки водки и бутылку марочного вина, мы зашли в шашлычную. Заказали двенадцать шашлыков, сидели уплетали и выпивали не спеша. Потом поехали домой. Зашли к Витьку, бабы Моти дома не было. Видно, моталась по своим делам где-то. Витя лег на кровать, я на кушетку.

— Вот теперь, Витек, читай, что там у тебя на родине.

Витя вскрыл конверт. В нем оказалось письмо и тридцать рублей. Витя стал читать письмо от Татьяны. Она писала:

— «Дорогой мой! Наконец-то я получила от тебя письмо и узнала, что у тебя все хорошо, ты жив и здоров. Пока ты служил, я окончила школу, поступила в бухгалтерскую школу и тоже окончила. Сейчас работаю бухгалтером. Но все эти годы я все время думала о тебе. Я люблю тебя и прошу отнестись ко мне справедливо. Все эти годы я жду тебя, переживаю, сердце ноет и болит. Может, у тебя нет денег на дорогу? Высылаю деньги, только приезжай. Прошу тебя, мой самый дорогой и любимый. Жду тебя каждый день. Приезжай скорей. До свиданья. Твоя Таня».

Витя закончил читать письмо, лежал с повлажневшими глазами и о чем-то думал. Я лежал, у меня по щекам катились слезы. Витя заметил, спросил:

— Что с тобой, Дима?

— Да так просто. Ты знаешь, Витек, как хорошо быть любимым и любить по-настоящему, — сказал я, вытирая платком с лица слезы. — Нет, это не водка во мне плачет. Это, Витек, твоя Татьяна достала мое бандитское сердце, растрогала душу. Я бы не задумываясь полжизни отдал бы, если бы кто меня так любил. Сам-то я воспитан по-другому, на сплошных грубостях и жестокостях. И руки у меня в крови по самые локти. Не знаю, смогу я их отмыть когда-нибудь. Так что, дорогой Витек, собирайся в дорогу домой. А то ты будешь сидеть в «кичмане», и очень долго, где-нибудь далеко на Севере на лесоповале. И дождется тебя твоя Татьяна или нет, это бабка надвое гадала.

— А как же ты, Дима?