Записки рецидивиста

И пошла в камере работа. Если попадалась интересная книга, я ее прочитывал, а потом пересказывал содержание сокамерникам. Книгу «Отверженные» Гюго я рассказывал трое суток, всем понравилась. «Трудовой коллектив» уголовников нашей камеры постановил назначить меня рассказчиком. Работать я не буду, а буду только читать самые интересные книги и пересказывать. Работа не пыльная, но по-своему ответственная и, главное, получалась у меня неплохо. А чтение книг и раньше было моим хобби, начиная с детдома. Бывало и так: прочитаю книгу, а концовка у нее или плохая, герой погибает там, или непонятная, или обрывается на самом интересном. Тут уж, пересказывая ребятам книгу, мне приходилось самому придумывать сюжет и импровизировать на ходу.

Шло время. Я прочитал и пересказал очень много книг, в том числе такие серьезные, как «Консуэло», «Дженни Герхард», «Тавриз туманный», «Страшный Тегеран», много фронтовых книг. Особенно сильное впечатление произвела, и не только на меня, книга «Живые и мертвые», где главным героем был генерал Серпилин.

Как-то я сильно простыл, подскочила температура. Записался к врачу. Утром меня повели, надзиратель остался в коридоре, а я вошел в кабинет. За столом сидела маленькая толстенькая женщина в форме майора, лет пятидесяти на вид. Звали ее Галина Александровна, это я потом уже узнал. Женщина встала, надела халат, опять села, записала мои анкетные данные. Потом внимательно посмотрела на меня, сказала:

— Вы очень бледны.

— Где уж здесь, однако, тут? Не на Черном море отдыхаю, — ответил я.

— Раздевайтесь, я вас послушаю.

Когда я разделся, врач с интересом стала рассматривать на моем теле картины и пейзажи, выполненные в стиле уголовно-тюремного реализма, трогать мои мощные бицепсы, грудную клетку, которой мог бы позавидовать любой заштатный питекантроп.

— Ложитесь на диван, — сказала майор.

Я лег, она стала прослушивать мою грудную клетку, щупать живот, спрашивать: «Здесь болит? Здесь болит?» На что я ей ответил:

— Доктор, у меня нигде ничего не болит. Душа у меня одна болит, ноет, как вспомню, сколько мне сидеть.

— Ложитесь на живот.

Я повернулся, врач прослушала спину, сказала:

— Одевайтесь. Сейчас температуру измерим.

Когда я оделся, офицер в юбке сунула мне под мышку градусник, а сама села за стол, стала что-то писать. Попутно расспрашивала меня: откуда я, как сюда попал. Вкратце я изложил ей отнюдь не героическую свою биографию. Температура у меня оказалась тридцать девять градусов.

— Так, Пономарев, я вам выписала гематоген, будете пить. И вот еще дам вам поливитамины, тоже попринимаете, — сказала врач и насыпала мне полный карман куртки поливитаминов. — Потом я вас еще вызову.

В камере я рассказал ребятам о результатах похода к врачу. Каюм сказал:

— Сколько я в «крытой», не припомню, чтобы хоть одному «крытнику» выписывали гематоген, притом в камеру. Это неспроста.

На другой день я получил лекарства и бутылку гематогена. Стал понемногу пить. А через три дня меня вызвали в санчасть. Принимала меня маленькая майор Галина Александровна. Она, кстати, была начальником санчасти. Опять прослушала меня с обеих сторон и сказала медсестре:

— Этого полосатого тигра (а был я в полосатой робе) придется положить в санчасть. Оформите на него карточку, у него двухстороннее воспаление легких. Я ему выписала лекарства и глюкозу на десять дней. А вы, — обратилась майор в мою сторону, — идите в камеру, возьмите полотенце, ложку и кружку.

Я пошел, взял, что сказали, и меня отвели в больницу и положили в отдельную палату-изолятор. Вечером пришла Галина Александровна. Я лежал на кровати, укрывшись простыней. Майор присела на кровать, сказала:

— В других палатах лежат туберкулезники, поэтому я дала указание положить тебя отдельно, если ты сам не возражаешь.

— Нет, что вы! Я очень даже доволен. Мне тут хорошо.

Галина Александровна сидела не кровати вплотную ко мне. Я попытался отстраниться, отодвинулся чуть-чуть. Но майор села глубже на кровать, поудобнее, и опять я почувствовал ее тело. Потом она положила свою руку мне на спину и сидела, наклонившись надо мной. Ее большие груди маячили перед моими глазами. От такого изобилия этого продукта, да еще в такой близости, мне стало не по себе. Женщина заметила мое состояние, спросила:

— Что ты так покраснел?

— Видимо, температура у меня сильно подскочила, да и не только температура.

— Ладно, успокойся. Сейчас я пойду, а попозже зайду. Сегодня я дежурю и заодно сделаю тебе глюкозу.

Она ушла, а я еще долго лежал и не шевелился, так мне было хорошо. Я не знал, что и думать. Что это? То ли очередное испытание, то ли подарок судьбы. Я лежал и торопил время: скорей бы она пришла.

Когда небо в клетку за окном стало почти черным, я услышал в коридоре тяжелые шаги. В палату вошла Галина Александровна, сказала:

— Давай руку.

Сделала в вену глюкозу, дала витаминов, спросила:

— Что ты ел сегодня?

— Кашу овсяную давали и компот.

— А в подвале чем вас кормят?

— Дают хлеба четыреста граммов и овса немного, верней, каши синей. Я сижу на пониженном пайке, потому что на работу не выводят.