Записки революционера. Полная версия

– Собственно говоря, книгами мы не занимаемся, – ответил он. – Наше дело – шелковый товар. Если я стал бы платить нашим людям по весу, как за шелк, то должен был бы запросить с вас совсем не подходящую цену. На придачу, скажу вам правду, не люблю я путаться с книгами. Случись, не дай бог несчастье, так «они» сделают политический процесс. «Международная компания тряпок и костей» должна тогда будет заплатить громадные деньги, чтобы выпутаться из истории.

Должно быть вид у меня был очень опечаленный, потому что элегантный «комиссионер» сейчас же прибавил:

– Не огорчайтесь. Он (то есть фактор) устроит это дело для вас другим путем.

– То чистая правда! – весело заметил фактор, когда комиссионер ушел. – Найдем сто дорог, чтобы угодить пану.

Через час он возвратился с другим молодым человеком, который взял узел, сложил его возле дверей и сказал:

– Добре, если пан выедет завтра, он найдет свои книги на такой-то станции в России. – Он объяснил мне подробно все.

– А сколько это будет стоить? – спросил я.

– А сколько пан хочет дать? – ответил он.

Я высыпал на стол все, что у меня было в кошельке, и сказал:

– Вот столько-то мне на дорогу. Остальные вам. Я поеду в третьем классе.

– Ай, ай, ай! – закрутили разом головами и фактор, и молодой человек. – Разве это можно, чтобы такой пан ехал третьим классом? Никогда! Нет, нет, нет!.. Для нас – десять рублей; потом фактору – два рубля, если вы довольны им. Мы не грабители какие-нибудь, а честные люди! – Они наотрез отказались взять больше денег.

Мне часто приходилось слышать с тех пор о честности еврейских контрабандистов на северо-западной границе. Впоследствии, когда наш кружок ввозил много книг из-за границы, а затем еще позже, когда так много революционеров переправлялось в Россию и из России, не было ни одного случая, чтобы контрабандист выдал кого-нибудь или чтобы он воспользовался исключительностью положения для вымогательства чрезмерной платы.

На другой день я выехал из Кракова. На условленной станции в России к моему вагону подошел носильщик и сказал так громко, чтобы его мог слышать стоявший на платформе жандарм: «Вот чемодан, который ваше сиятельство оставил вчера». Он вручил мне мой ценный пакет.

Я так был ему рад, что даже не остановился в Варшаве, а прямо отправился в Петербург, чтобы показать мои трофеи брату.

XII. Нигилизм. Его презрение к условностям, его правдивость. Движение «в народ»

В это время развивалось сильное движение среди русской интеллигентной молодежи. Крепостное право было отменено. Но за два с половиной века существования оно породило целый мир привычек и обычаев, созданных рабством. Тут было и презрение к человеческой личности, и деспотизм отцов, и лицемерное подчинение со стороны жен, дочерей и сыновей. В начале XIX века бытовой деспотизм царил и в Западной Европе. Массу примеров дали Теккерей и Диккенс, но нигде он не расцвел таким пышным цветом, как в России. Вся русская жизнь – в семье, в отношениях начальника к подчиненному, офицера к солдату, хозяина к работнику – была проникнута им. Создался целый мир привычек, обычаев, способов мышления, предрассудков и нравственной трусости, выросший на почве бесправия. Даже лучшие люди того времени платили широкую дань этим нравам крепостного права.

Против них закон был бессилен. Лишь сильное общественное движение, которое нанесло бы удар самому корню зла, могло преобразовать привычки и обычаи по вседневной жизни. И в России это движение – борьба за индивидуальность – приняло гораздо более мощный характер и стало более беспощадно в своем отрицании, чем где бы то ни было. Тургенев в своей замечательной повести «Отцы и дети» назвал его нигилизмом.

В Западной Европе нигилизм понимается совершенно неверно; в печати, например, постоянно смешивают его с терроризмом и упорно называют нигилизмом то революционное движение, которое вспыхнуло в России к концу царствования Александра II и закончилось трагической его смертью. Все это основано на недоразумении. Смешивать нигилизм с терроризмом все равно что смешать философское движение, как, например, стоицизм или позитивизм, с политическим движением, например республиканским. Терроризм был порожден особыми условиями политической борьбы в данный исторический момент. Он жил и умер. Он может вновь воскреснуть и снова умереть. Нигилизм же наложил у нас свою печать на всю жизнь интеллигентного класса, а эта печать не скоро изгладится. Нигилизм без его грубоватых крайностей, неизбежных, впрочем, в каждом молодом движении, придал нашей интеллигенции тот своеобразный оттенок, которого, к великому нашему сожалению, мы, русские, не находим в западноевропейской жизни. Тот же нигилизм в одном из своих многочисленных проявлений придает многим нашим писателям их искренний характер, их манеру «мыслить вслух», которые так поражают европейских читателей.