Записки русского изгнанника

Как ни странно, моя романтическая поездка придала мне еще больший интерес. Не так ли расклеванное яблоко сразу же находит себе любителей. Не так ли чудная девушка, идеал любви и красоты, встречает себе оценку лишь после падения… Но нет, между нами не было ни тени того, что могло бы разрушить создавшееся очарование!

И в мыслях я не допускал скотского чувства без любви, ни измены моей будущей, еще неизвестной невесте. Нет, лучше смерть с высоким идеалом в груди… И тем не менее все чаще и чаще приходила мне на ум обманчивая мысль:

«А что, если святой, безгрешной любви не существует вовсе?

Что, если это только плод утонченного чувства, подогреваемого поэтами и романистами для увлечения пылких юношей и сентиментальных девушек? Не пора ли, наконец, покончить со всеми этими бесплодными порывами и перейти к трезвому взгляду на жизнь, прикрывая животные чувства и холодный расчет определенными, установленными жизнью, формами? Не пора ли капитулировать и спустить свое незапятнанное знамя?»

ЦАРСКАЯ ГВАРДИЯ

Душа, добрый конь

Душа, добрый конь

Семь лет младшему брату,

семь лет мне и семь лет Аллаху.

Арабская поговорка.

С выходом в гвардию я должен был приобрести себе коня.

Сначала мне не повезло: ни первая моя лошадь, ни вторая не оказались подходящими, и я вынужден был продать их за бесценок. Но вот однажды берейтер[48] Крейтнер, бывший лейб-гусар, которому я поручил подыскать мне коня, встретил меня словами: «Ваше высокоблагородие, я нашел для вас отличную лошадь! Хотите взглянуть?»

Два рейткнехта[49] ввели под уздцы бодрого гнедого жеребца, который при входе приосанился, окинул присутствующих огненным взглядом и огласил манеж звонким ржанием. Одного взгляда было достаточно, чтоб оценить все его достоинства… Стальные ноги, безукоризненный постав конечностей. Могучая грудь, плечо, подпруга. Гордая шея, спокойный взгляд умных и ясных глаз.

— Цена коню — 600 рублей. Как раз сколько вы ассигновали! — Это была именно та сумма, которую уделила мне на покупку лошади из своего крошечного наследства моя милая тетя Лизоня.

— Его продает адъютант лейб-гвардии 3-го стрелкового батальона поручик Лытиков. Он атлет, борец, но справиться с жеребцом не умеет, каждый раз лошадь выносит его из строя. Едем сейчас же к его даме сердца, это ее подарок. Она все время дарит ему лошадей и все, что ему захочется…

— Я подарила ему эту лошадь, — подтвердила дама, — он может распоряжаться ею, как хочет. Перед нами стояла женщина, еще красивая, еще цветущая, но уже в периоде увядания.

— Пойдемте, — сказала она. Огромная, богато обставленная квартира была пуста, и на лице хозяйки лежала тень бесцельного существования.

В полумраке будуара, над широкой, богато убранной тахтой висела огромная картина, изображавшая обнаженную женщину, окруженную амурами.

Хозяйка расположилась на софе, а нам указала на стоявшие перед ней пуфы.

— Вы знаете, он никак не может найти себе подходящей лошади… Это уже третья… Деньги отдайте ему, — и она вздохнула, — скажите, что я ждала его вчера и сегодня, а он все еще не едет. Скажите, что мне очень нужно его видеть.

— Она чертовски богата, — шепнул мне Крейтнер, когда мы вышли. — Наверное, будет искать ему новую лошадь. Едем к нему на квартиру.

Поднимаясь по лестнице, мы услышали в дверях веселый мужской голос, прерываемый серебристым женским смехом. Нам тотчас отворили дверь две молоденькие девушки. За ними стоял высокий, стройный молодой офицер, который сразу же вышел нам навстречу.

— Хорошо, вы можете оставить себе лошадь, — сказал он, кладя деньги в карман. Сейчас я принесу аттестат.

«Завод вдовы Шуриновой, жеребец Ломбард, сын Хромого Свирепого и (следовал длинный ряд имен)… родился в…» (ему было шесть лет).

— Я вам выезжу его в четыре недели, — говорил Крейтнер на улице, — будет ходить как овечка.

— Ваше высокоблагородие! Завтра выводка, требуют имя и завод вашего коня, — говорил мне мой вестовой.

— Извольте, записать мне на бумажке.

Имя! Тысяча имен вертелось в моей голове… Баярд, Барон, Буян… — только не Ломбард, это пахнет и деньгами, и слезами. Не надо ни то, ни другое! Как отыскать ему имя, которое соответствовало бы его достоинствам и моей любви к благородному животному?

— Хорошо, я пришлю завтра утром.

Но за хлопотами этого не пришлось сделать. Началась выводка: «Гвардейского стрелкового артиллерийского дивизиона… Капитана Демидова конь Казбек, завода неизвестного. Поручика Беляева жеребец Дорогой, завода Шуриновой…»

Два дюжих рейткнехта с трудом сдерживают под уздцы коня, который танцует мимо начальства, раздувая ноздри и выпустив хвост пером.

Солдаты сами дали ему имя, которое от души выражает их оценку животного и, в то же время, искреннюю симпатию к его хозяину… Дорогой! Но это звучит как будто слишком холодно, этим не все сказано. Надо бы окрестить его каким-нибудь звучным названием, которое отражало бы все его совершенства и мои чувства к моему будущему другу и товарищу.

— Оседлали коня?