Записки русской гейши

Ишиваки тут же забирает меня со стола и возвращает Немцу, который сидит, насупившись, разглядывая Бэнджика, на этот раз исполняющего что-то из японского репертуара.

– Она не понимает по-японски, – жалуется мне Немец, как только я сажусь рядом.

– Ну, ничего не поделаешь! – отвечаю я, улыбаясь, и веселю своего кавалера пересказом диалога, который у меня приключился только что.

Потом, чтобы не показаться стервой, обращаю внимание на новенькую девочку, спрашиваю, будет ли она фрукты – она отказывается.

– Не предлагай ей фрукты, – шепчет Немец мне на ухо, хотя девушка всё равно не смогла бы понять его слов, даже если бы услышала, – Мне кажется, что она еврейка…

– А мне кажется, что ты – Гитлер.

Ишиваки не сдаётся – забрав брюнетку, он приводит за стол другую новенькую – ту самую с Украины, которая вчера после работы поправляла макияж. Высокая, с длинными светло-русыми волосами – она тоже нравится гостям, и Немца в первый момент заинтересовала, но я и на этот раз беспокоиться не стала. От фруктов она не отказывается, и когда я для неё накладываю их полную тарелку, начинает есть, поглядывая на сцену и игнорируя попытки Немца наладить контакт. Действительно, чего ради тратить своё обаяние на какого-то задрипанного старикашку?

– Шуганай! – снова говорю я Немцу своё любимое японское слово, когда он обращает ко мне разочарованную физиономию, – Она тоже не понимает по-японски!

7

В десять часов стафы начинают обходить столики, спрашивая гостей, продлевают ли они время или уходят. Примерно половина остаётся (Моричка, Парикмахер и Чубчик, которого пересадили за другой стол), другая половина (Бэнджик, Шурик и старикашка, который не прочь стать моим любовником, если я похудею) уходит. Немец долго колеблется – ему хочется спать и одновременно подольше побыть среди людей после одинокой жизни в берлинском особняке. Я уговариваю его выспаться, а уже завтра посидеть в клубе подольше (на самом деле, терпеть не могу долго сидящих гостей – они мне надоедают и начинают раздражать).

Я проводила Немца и собралась отдохнуть на вэтинге – так называется место, отгороженное от остального клуба стеклянной стеной, где сидят девушки, для которых на данный момент нет гостей, но Ишиваки решает, что я ещё не наработалась и ведёт меня за столик к … Чубчику! Того аж перекосило! В первый момент он явно хочет попросить Ишиваки, посадить к нему какую-нибудь другую хостес, но удерживается от этого, по видимому решив, что это будет выглядеть, как проявление слабости. Его любовницу Ишиваки повёл за стол к другому гостю, заказавшему её, а я пожимаю Чубчику руку (так положено по правилам клуба) и сажусь рядом.

Две минуты сидим молча, глядя вперёд перед собой, потом я заговариваю:

– Ну, как дела? Как настроение?

– Спасибо, хорошо. А у тебя?

– Тоже не плохо.

Ещё две минуты молчим.

– Ну, а как дела у нашего общего друга – он уже стал миллионером?

– О, нет! Дела у него идут не важно – он терпит убытки.

– Он вернул тебе деньги, которые ты ему одолжил?

– Нет – не смог.

– Грохнешь его? – спрашиваю я, шутя.

– Нет, – отвечает Чубчик серьёзно, – Он очень старается, но у него нет коммерческого таланта – он не бизнесмен, а актёришка, и с этим ничего не поделаешь… А убивать его жалко – всё-таки мы уже пятнадцать лет знакомы.

В этот момент в клуб входит Папочка или, как я его ещё называю, Гуд Фадер – Крёстный Отец, при чём не один, а со своей бандой – почти дюжиной головорезов. Гуд Фадер – шестидесяти пяти летний, слегка упитанный и мягкотелый мужчина, всегда чистенький, аккуратно причёсанный, в костюмчике. По слухам – предводитель банды якудз. Сам он это отрицает, но не очень стараясь выглядеть убедительным. Он мой гость уже вторую поездку. Наши отношения напоминают игру в поддавки. Раз в неделю Папочка назначает мне свидание на Гинзе – это самый шикарный район Токио, переполненный неоновыми огнями, туристами, дорогими магазинами, ресторанами и рекламными плакатами с изображением голливудских кинозвёзд. Я приезжаю на такси к одному из центральных супермаркетов и жду его около входа, он приходит, покупает мне какой-нибудь подарок в пределах пятидесяти – шестидесяти тысяч йен и ведёт в ресторан, в котором все служащие прибегают с ним поздороваться. Сам он там никогда не ест, только смотрит, как ем я, и пьёт виски, разбавленное водой. И никогда не платит. Потом мы долго идём переулками к такси, ожидающему нас в определённом месте, и отправляемся в клуб.

Он говорит, что мечтает о том дне, когда я наконец-то стану его любовницей, но – увы! Он так занят! У него есть время только на то, чтобы сводить меня поужинать, а в те дни, когда у него появляется свободный часок, у меня, как назло, начинаются месячные! Иногда, он назначает мне свидание на три часа дня, но в последний момент всегда отменяет его или переносит на более поздний час, так что у нас опять остаётся время только на ужин! Я подыгрываю ему, делая вид, что верю в то, что он меня хочет, а он делает вид, что верит в то, что я его хочу.