Записки рыболова и странника

Вскоре на берегу трепыхается небольшой красавец — голавль, Чуть позже к нему присоединяется компания шустрых красноперок и даже столь желанный для ухи окунь. Благословенный Хопер выдал полный набор для приличной ухи на одну персону. Но меня одолевает жадность, в затуманенном азартом мозгу мелькают видения тройной ухи. Лишь резкое прекращение клева мешает мне подорвать рыбные запасы Хопра.

Чищу рыбу, развожу у самой воды костерок, благо сушняк — на каждом шагу. Не успел приспособить котелок над костром, как — хотите верьте, хотите нет — произошло невероятное. При абсолютной тишине возле костра закружился в дьявольском танце вихрь, приподнял из костра жаркие головешки и шмякнул их в воду. Заодно вихрь не поленился прихватить лежащий на рюкзаке плащ и аккуратно положить его на самую середину реки.

Это уже черт знает что! Остервенело ломаю удилище и бросаю его обломки вслед плащу. Исступленный взгляд останавливается на котелке с рыбой. Рыба тоже летит в реку. Ее хватают на лету прожорливые щуки. Котелок оставляю: ярость человеческая всегда имеет границы. Зря говорят, что человек не помнит себя от гнева. Однажды жена вознамерилась было грохнуть в сердцах хрустальную вазу. Она подержала вазу в руках, подумала, поставила вазу на место, взяла надтреснутую чашку и уж ее-то разнесла вдребезги. Теперь жена всегда имеет под рукой такую посуду для битья, которую все равно надо выбрасывать.

В глазах темнеет, но уже не от гнева: из-за леса выкатывается черная, с фиолетовыми разводами туча. Психовать теперь не время. Рассудок обретает трезвость, а ноги — быстроту. Сбрасывая на ходу одежду, резво бегу вдоль берега, бросаюсь в воду и выуживаю плащ. Только-только выполз на берег, как хмурое небо расколола пополам молния, тут же оглушительно грохнуло и по голой спине забарабанил сильнейший ливень. Разумеется, более удобного момента стихия и выбрать не могла.

Когда, весь мокрый, укрыт мокрым же плащом, очень хорошо мечтается о горячей душистой ухе. Позже убедился, что мечты о собственной ухе именно на Хопре оказались фантастическими. Я не раз еще пытался сообразить уху в другие дни — и это безобидное занятие неизменно вызывало дождь. Бывало, внимательно оглядывал небосвод, прежде чем приступить к делу. Случалось, небо было чистым, как совесть младенца, но стоило развести костер — и к нему на всех парах мчались тучи. Любопытно, что до моего появления на Хопре не упало ни капли дождя в течение двух месяцев. Впрочем, эти сведения — для непосвященных. Рыболовы знают, что подобные ситуации в их многострадальной жизни не исключение, а правило. Рыболовы хорошо, например, знают, что отличная для рыбной ловли погода бывает, как правило, в будние дни. Уже к вечеру пятницы начинает дуть самый вредный для рыбалки северный ветер, а в субботу — пусть это будет даже в июле — может случиться дождь, град, снегопад или маленькое землетрясение.

Только было двинулся вперед — дождь хлестанул с новой силой. Прячусь под густым шатром вяза. Складываю в полиэтиленовый кулек часы, папиросы, спички, кое-как накрываю себя и рюкзак плащом. Слева в нескольких метрах пузырится дождем Хопер, справа — плотная стена леса. Дождь мельчает, обозначается обложным. В лесной чащобе — шорохи, слабый треск сучьев, вздохи. Кажется, кто-то ходит и ходит по лесу и вот-вот выткнется на тебя страшная звериная морда. Жутковато. Приглядевшись, замечаю на земле подрытые корни какой-то травы, уйму следов, разрытые, точно сохой вспаханные площадки. Нет сомнения — это кабаньи следы. Становится совсем не по себе. А смутные неясные шорохи не умолкают. Разве ты забыл, как шумит дождь в лесу? Конечно, это дождь, а все-таки… Единым духом возношусь на вяз, умащиваюсь на толстой ветке.

Боковым зрением улавливаю шевеление на той стороне реки. Всматриваюсь. Вот это да! Почти прямо на меня, вскинув рогатую голову, плывет с той стороны лось. Замираю. Лось подплывает к моему берегу, отряхивается, бредет по мелководью. Если он подойдет к дереву и шутки ради пощекочет меня рогами… Кощунственно взрываю тишину разбойным свистом. Подняв ушастую горбоносую голову, сохатый оскорбленно замер. В его позе — стремительная легкость и чуткость. Еще мгновение — и зверь сиганул многометровым прыжком в чащу и сгинул из глаз, только ветки захрустели.

Сегодня дождю, видно, прискучило подстерегать несчастного странника, и он, наконец, утихомирился. Рюкзак за спину — и скорее подальше от этого страшного места. Впереди нет и намека на тропинку, одна сплошная лесная чаща. С трудом продираюсь сквозь заросли молодого караича. На редких маленьких опушках — примятая трава, будто коровы лежали, но помет не коровий. Это лосиные лежбища.

Пытаясь обойти чащу, забираю вправо, подальше от реки, и попадаю на старую вырубку. В высокой, по пояс, траве не видно порубочных остатков. Спотыкаюсь и выстилаюсь в траве вместе с рюкзаком, обдираю руки о корявый пень. Чем ни дальше — тем хуже. Пройти уже невозможно — деревья сплошь оплетены хмелем, а все кусты — перепутанным белесым шпагатом. Это повилика, паразитирующая на растениях вырубок.