А я не хотела предавать их.
— Сестрёнка! — Меня потрясли за плечи. — Давай, улыбнись! Всё хорошо, слышишь? Всё хо-ро-шо! И всё будет хо-ро-шо!
— Признай, Джи, — мой собственный голос звучал как бы издалека, настолько плохо я слышала его, — в такое время нельзя верить в хорошее. Остаётся только надеяться и жертвовать чем-то…
…дорогим.
Я думала, что меня убьют за такие слова.
Но Гриффин, как и всегда, оказалась непредсказуема.
— Илзи! — Джейн заставила меня открыть глаза и взглянуть на неё. — Илзи, ты не поверишь, но я тоже редко, когда плачу. — Она немного растянула губы в улыбке. — Плачь, сестрёнка, плачь. Не стесняйся. Слёзы никому никогда не вредили.
И внутри меня что-то сломалось.
Долгие полчаса я самозабвенно рыдала на плече Джейн.
Я позволяла себе такую слабость только наедине с самой собой, а оказалось, что надо было просто позволить кому-нибудь другому пожалеть себя.
Странные существа, эти люди…
Глава двадцатая. Когда вскрываются старые раны
Мы ничего не приносим в этот мир и ничего не можем из него унести.
Что страшного в солнце? Ничего.
Что плохого в температуре выше нуля градусов? Только время года — зима.
Джейн тоже так думала. До того дня.
Началось всё с тяжёлой, будто свинцовой, головы — Гриффин ни разу в жизни не встала по утрам с такой болью, словно обруч одели.
Потом была ванная, то есть, умывание тёплой водой — та немедленно обожгла руки девушки.
Затем само зимнее солнце — холодное, низкое, совсем-совсем не согревающее, но в один из последних дней первого месяца подарившее надежду. Кто бы мог подумать, что в конце января у Русской Зимы (да-да, именно с Больших Букв!) случится… передышка? Этакое маленькое разрешение почти наступившей Масленице — мол, давай, попробуй зазвать на землю грешную Весну-Красну да Ярило-батюшку, а я пока отдохну, снежков посолю.
И вот это солнце, настолько слабое и беззащитное, неожиданно согрело Джейн, да так, что от кожи повалил пар, а руки и лицо резко покраснели.
Она не знала, что это за явление.
Не знала, как объяснить его научным ли, мистическим ли подходом.
Думаете, единственное событие?
Как бы не так.
В тот день Гриффин встретила Феникса.
Кабинет дяди встретил меня…
…тишиной.
Только будто склизкий взгляд Дельвига следил за каждым моим движением — как я открыла дверь, как присела в реверансе, как проигнорировала многозначительное покашливание Тарье, как встала за спиной Анвиэла. Я не спешила. Не улыбалась.
Зачем?
Они и так всё знают.
"Я рядом", — прошелестел голос пространства.
Спасибо.
— Что ж, — дядя поставил локти на стол и сцепил пальцы в замок под подбородком, — раз все в сборе… прошу начать.
Благословенный фейри откинул за спину тёмный, как шоколад, хвост и заговорил:
— Как вы знаете, наши страны находят не в самом лучшем положении…
— Говори проще — в анусе, — перебила его я.
Дельвиг подавился, Тан не сдержал смешок.
Анвиэл промолчал.
— …и военное положение только усугубляет дело…
— Я не ослышалась? Ты сказал "усугубляет"? Надо же, какие песни поёт
Тан прожёг меня взглядом, наполовину недовольным, наполовину весёлым.
А ты прекрасно знал, дракончик, что я терпеть этого фея не стану!
Фей подскочил, пыхтя, как паровозик Пыхалка, и, едва ли, не выдувая облачка пара.
— Ты! — взвизгнул он и грозно сдвинул брови. — Заткнись уже наконец!
Зевнула.
— Как прозаично! — протянула лениво.
От неожиданности я вздрогнула, изменилась в лице.
Мой личный конвоир наконец-таки вышел из тьмы на свет.
Истинное Зло.
Опять смех серебряными колокольчиками, и осознание, острое, как край листа осота — принц фейри один из тех, кто попал под влияние мёртвой Маб.
Он заодно с Карлой и Владыкой Тёмных.
Или же они всегда отдельно?
Они вместе?..
Или они отдельно?..
Когда я посмотрела в глаза Дельвига — прямо, твёрдо, — даже мускул на его холёном лице не дрогнул.
Но когда я позволила улыбке скользнуть по губа-а-ам…
Дельвиг побледнел, как кристально-белое хлопчатобумажное полотно.
— Илзи, ты чего улыбаешься так плотоядно? — водрузил руку мне на плечи Тан. — Мне даже страшно на тебя смотреть, если честно.
Я не обратила внимания на вопрос, лишь улыбнулась ещё шире. На задворках сознания Маб рассыпалась в серебристом смехе, становилась бриллиантовой росой, играющей всеми цветами радуги на солнце. Она цвела, как майская роза.
И меня это раздражало.
Дёрнув головой и перебросив косу наперёд, я, нисколько не страшась ни мёртвой Королевы, ни чего-либо другого, спросила у белого принца:
— Ты вместе с мамочкой Королеву поднял из мёртвых, или помогал кто?
Смех прекратился, перерос во что-то более страшное, пугающее, тёмное.
— С-с-скотина! — прошипел тем временем Дельвиг, пятясь к выходу. — Бешеная! Психованная!