Записки рыжей эльфийки (СИ)

— А ты, Лиз, вспомни, — вновь стала разговаривать я сама с собой, — книгу "Бегущий по Лабиринту", вторую часть. Томас с друзьями тоже по пустыне шатались, Жаровне, кажется? И ничего, выжили, хоть и с потерями в конце.

Я двинулась дальше, утопая по щиколотку в песке и обжигая ноги до волдырей. В голове царствовал Хаос, мысли окончательно перепутались. Сил не было. Короче, полный абзац.

Кляня книжку на чём свет стоит, я упала на коленки, обтянутые джинсовой тканью, и заныла. Затем резко несколько раз вдохнула и выдохнула, погрузила пальцы в песок. "Главное — не сдаваться", — билась в мозгу красная мысль на жёлтой бегущей строке. Мои собственные тараканы-мутантики (инопланетяне, то бишь) развернули яркие плакаты с надписями "Мы в тебя верим!" и "У тебя получится!". Ага, помирать не хотите, вреднючки? Так, что-то я в последнее время в траурные мысли скатилась… надо срочно реанимироваться. Давай, Аррен Эллонд, думай о хорошем! О солнышке, о травке, о песенках и кострах, о Красной Площади, которую ты так сильно любишь! О плеере и телефоне, планшете и компьютере, кои застаиваются без тебя! О котах своих сиамских! О старом Сашке!

С такими не то мрачными, не то веселящими мыслями я поднялась и на негнущихся ногах пошла. Но недолго я держалась — единственная мысль об одиночестве моем подкосило мою уверенность. Как она в мою голову попала, понять не могу. Лихостенье давит на мою нежную психику? Да, возможно. Уничтожить бы его, да только невозможно. Не того я уровня — была бы Демиургом, богом, вот тогда бы отыгралась, а так — пустое дело.

Вдруг, прямо через десять шагов от меня, появился и исчез мираж. Я прищурила красные глаза и, на всякий случай, протёрла их. Мираж опять мигнул и пропал. Не в силах больше идти, я легла на живот, обдавая жаром всё тело, и поползла, как ужик на сковородке, извиваясь. Одна радость — юмор при мне остался, не всю меня Лихостенье выпило. "Лихостенье — лихие стены, — подумала я, продолжая ползти. — А что, подходит! Настоящая Зелёная Миля какая-то, только без электричества и того стула страшного! Брр!". Над головой прогрохотал гром и сверкнула молния, я вздрогнула: "Хорошо-хорошо, молчу, молчу".

Наконец я доползла до места появления миража. Когда он в очередной раз мигнул, я схватила его и прижала к себе, зажмурившись. Жара пропала, вместо песка подо мной примятыми оказались листья, мох и ещё что-то, я не успела разобрать. Сверху капал прохладный дождь, смывая с меня остатки пространственного садизма. Я жадно вдохнула воздух, неосознанно стискивая в пальцах податливый камень Алатырь, ради которого измывалась над собой, и моё сознание окончательно махнуло ручкой.

— От шрамов на ногах не отвертеться, — услышала я голос разгневанной подруги. — Вот дура, нет бы — уйти оттуда — она дальше попёрлась. А я говорила тебе, пойдём, а ты нет-нет! Дождался? Вдруг у неё заражение крови начнётся? Это ты виноват, запомни, ты! Когда наступит время рассказать всё её ухажёру, я, не потупившись, сдам тебя со всеми потрохами, гнусный ты чёрт! Чтоб ты провалился!

Яростно разбрасываясь словами, Полинка Лаврентьева с удовольствием отчитывала своего братишку-близнеца.

— Поль, — тихо позвала я и удовлетворённо услышала затишье, — ты и на том свете всех достанешь, честное слово.

Я открыла глаза и подмигнула подружке. Та покосилась на лежащий рядом со мной камушек и присела рядом:

— Ты как?

Поморщилась, вспоминая.

— Как напуганный, помытый и поджаренный уж, — честно озвучила я свои прошлые мысли.

— Помытый?

— Ага. В болоте, — сказала и прикусила язык. Но побоялась я её зря — Лаврентьева, оказывается, всю злость уже выплеснула, мне ничего не досталось.

Помявшись чуток на месте, она ткнула пальцем в камень, не дотрагиваясь до него.

— Лиз, а он нам не даётся, — кивнула она на Алатырь.

Кто бы сомневался.

— В курсе, я тоже не могла до него дойти. Только под конец, когда сдалась практически, он соизволил прийти сам. Представляешь, просто нагло появился под носом. Целых двадцать минут так дразнил.

— А потом что было?

— А потом был дождь, воздух и прохлада. — Я прикрыла глаза, млея от ощущения свободы. — Знаете, Лихостенье — такая гадость! Как заливная рыба!

И мы, все трое, зашлись истеричным хохотом. Ступни нестерпимо ныли, но я мало обращала на них внимания. Потом как-нибудь вылечу, сейчас совершенно не до этого.

Камень нетерпеливо подпрыгнул, истекая радужными слезами. Кстати, я так нормально и не рассмотрела его: размером с мою горсть, белый, почти молочный снаружи и радужный внутри бел-горюч камень Алатырь сиял ровным светом, почти не блестя на солнце. Он действительно был очень мягким и неприятно резиновым — не алмаз, к сожалению. И откуда взялось распространённое мнение о его родстве с лучшими друзьями девушек? Камушку явно хотелось поскорее переплавиться в чашу и сварить в себе опознающий декокт, а то, что зелье неприятное на вкус, я решила для себя сразу.