На следующий день ко мне пришел Котрин. Он был явно расстроен, он старался скрыть свою досаду под напускной веселостью. Он увидел мое объявление и в качестве друга и родственника счел своим долгом посоветовать мне отказаться от подобной идеи. Это заблуждение, и заблуждение роковое. Он доказывал мне, что я поставлю себя в весьма затруднительное положение и наверняка закрою себе доступ в парламент. Нынешний состав кабинета не одному ему кажется превосходным, — разумеется, я волен с этим не соглашаться, но кабинет определенно просуществует долго; и чего же я добьюсь, восстановив его против себя? Ему, Котрину, известно, что кое-кто из министров благоволит ко мне, и, если представится случай, вполне возможно… Тут я прервал его, сказав, что я тщательно обдумал свой шаг и отступать не собираюсь. Я предложил ему ознакомиться с программой будущей газеты, но он отказался наотрез, заявив, что не желает иметь ни малейшего касательства к моей сумасбродной затее.
— Это настоящее безумие, — повторял он, — поразмысли обо всем хорошенько — и ты сам в этом убедишься.
Сабина, когда мы вечером увиделись с ней в театре, сказала мне то же самое. Оставив дочь с Котрином в ложе, она увлекла меня в фойе.
— Милый брат, что это вдруг тебе взбрело в голову? — спрашивала она с огорчением. — Зачем тебе без нужды ссориться с правительством, когда ты мог бы…
Я ответил ей, что не намерен клянчить у правительства депутатское кресло и что моя мысль о неизбежном падении нынешнего кабинета не связана с какими-то личными притязаниями, а вытекает из определенной философской формулы; я поклялся Сабине, что, хотя моя газета будет достаточно боевой, я не собираюсь нарушать норм вежливости — наглость мне самому не по вкусу.
Сабина похлопала себя по кончикам пальцев сложенным веером, покачала головой и снова принялась уговаривать меня, прибегая попеременно то к мольбам, то к угрозам, но я не сдавался: нет, нет и нет, — все уже решено.
— Ну, разумеется, ты предпочитаешь следовать советам всяких проходимцев и завистников, — рассердившись, бросила мне в лицо Сабина. — Поступай как знаешь, мы свой долг выполнили. — Она повернулась ко мне спиной и направилась в ложу.
НЕРАЗРЕШИМАЯ ПРОБЛЕМА
Газета моя вышла. Не прошло и суток, как в других газетах появилось заявление Котрина; вкратце оно сводилось к следующему: хотя он и не принадлежит ни к одной из политических партий, он все же считает необходимым заявить со всей ответственностью, что никакого, ни прямого, ни косвенного, отношения к газете своего шурина, доктора Браза Кубаса, он не имеет и выступает с осуждением идей и политической позиции этой газеты. Нынешний кабинет (как, впрочем, и любой другой, будь он составлен из столь же блестящих государственных умов), несомненно, предназначен для того, чтобы способствовать общественному прогрессу и процветанию.
Я просто не мог поверить своим глазам и даже протер их, прежде чем еще раз перечитал это неожиданное, неуместное и загадочное заявление. Если Котрин не принадлежит ни к одной из партий, то почему его так взволновал столь заурядный факт, как издание газеты? Мало ли людей одобряет или порицает правительство, однако они не делают таких заявлений в печати, да и не обязаны их делать. Я никак не мог понять, что побудило Котрина вмешаться и почему он так настроен против меня. До сих пор наши отношения были искренними и дружелюбными; при всем желании мне не удалось припомнить никаких разногласий, ни тени неудовольствия не возникало между нами после нашего примирения.
Зато память напомнила мне о различных услугах, которые я оказал Котрину; так, например, будучи депутатом, я помог ему получить поставки для судоверфи, — с той поры он занимался ими постоянно и еще недавно сам говорил мне, что по прошествии трех с небольшим лет они могут принести ему до двухсот тысяч рейсов. И даже это не удержало его от публичного осуждения своего родственника. Должно быть, какая-то очень веская причина побудила его решиться на подобный шаг, отплатив мне за все черной неблагодарностью; повторяю, что для меня его поступок оставался неразрешимой загадкой…
ТЕОРИЯ БЛАГОДЕЯНИЯ
Столь неразрешимой, что даже Кинкас Борба не смог в ней разобраться, хотя долго и внимательно изучал заявление Котрина.
— Ну и черт с ним! — отмахнулся он. — Не стоит ломать над этим голову.
Что же до обвинения в неблагодарности, то Кинкас Борба отверг его целиком и полностью: возможно, оно даже и не лишено основания, но с позиций гуманитизма подобное обвинение абсолютно нелепо.