Записки сенатора

Я понимал его, но князь Меншиков не понял бы, и потому я ограничился сообщением князю, что Штевен не принял предложения, и поехал в Гельсингфорс к Теслеву под видом свидания с моим приятелем бароном Котеном, который, по моему ходатайству, недавно был назначен директором канцелярии финляндского генерал-губернатора. Я советовал Теслеву подумать, что он делает, говорил, что князь очень охотно его уволит, с пенсией по закону, и он получать будет три тысячи рублей вместо нынешних двенадцати тысяч рублей ассигнациями. Теслев струсил; стал обнимать меня (при Котене), потом выбежал из гостиной в кабинет и вынес оттуда два апельсина, один, побольше, дал мне, а маленький — Котену. Апельсины эти оказались худосочными.

В это время я имел уже в Финляндии значение весьма рельефное. Весть о моем приезде разошлась скоро по Гельсингфорсу. Ко мне приехали барон Клинковстрем, Кронштедт, дивизионный начальник, кажется, Петерсен и губернатор, генерал-адъютант граф Армфельт; все приглашали меня к себе; так я пробыл еще дня три в Гельсингфорсе и на вечерах этих лиц познакомился и с другими, дотоле мне незнакомыми.

Барон Котен был тогда женат на красавице Гартман. Легко увлекаемый честолюбивыми мечтаниями, он купил себе дом и поместился в нем очень комфортабельно, но молодая красавица недовольна была судьбою; она жаловалась мне, что муж ее поглощен честолюбием и для семейства негоден. Недолго искала она земного счастья; прах ее покоится на дрезденском кладбище.

Город Або был некогда сердцем Финляндии; прекрасная почва губернии, удобный порт, близость Стокгольма, из которого Финляндия всасывала в себя через Або европейскую цивилизацию, университет, гофгерихт и резиденция архиепископа делали из Або средоточие духовной, умственной и политической жизни Финляндии; поэтому именно он не мог нравиться нашему правительству. Государь Александр I не был вовсе заражен славянофильством; он, напротив, старался привлекать иностранцев, чтобы русские позаимствовали у них сведения, понятия и нравы, но Александр видел независимость чинов на сейме; он боялся нападения со стороны Швеции и поэтому перенес центр тяжести в Гельсингфорс, прикрываемый Свеаборгом, следовательно, русским гарнизоном и русским флотом. Сначала посажен был в Гельсингфорс сенат, генерал-губернатор и штаб российских войск (финские войска упразднены); потом перевели туда же университет.

В 1837 году, по особому случаю, о котором я говорю в другом месте, сформирован в Выборге гофгерихт, вследствие чего доктрины абоского гофгерихта перестали быть единым юридическим руководством. Оставался там еще губернатор Гартман, своей личностью составлявший центр тяжести. Когда Гартмана назначили начальником финансовой экспедиции сената, он, желая оставаться нравственно хозяином и покровителем Абоской губернии, выхлопотал, чтобы преемником его был Антон Кронштедт, старший брат сенатора, из русских военных, дурак дураком. Он покорился Гартману, но губерния потеряла последний свой блеск и вскоре сделалась настоящею провинцией. Однако Гельсингфорс не заменил Або; он развился под другими условиями, создан не историей, а высочайшими указами, и потому уподобился нашим губернским городам: много признаков власти и очень мало симптомов цивилизации.

Вслед за городом Або стал упадать и финляндский сенат. Император Александр I так высоко ценил достоинства графа Армфельта (северного Алкивиада), графа Аминова и графа Толя, что не только следовал их внушениям по вопросам, исключительно касавшимся Финляндии, но по их направлению разрешал и вопросы международные, не стесняясь принципами юридической равноправности, но оценивая политические влияния. Таким образом, финляндские дворяне признаны дворянами российскими, но не наоборот; жителям Олонецкой губернии запрещено ходить в Финляндию для разносного торга, а финляндцам дозволено ходить и промышлять во всех городах и уездах империи. Русские, или, вернее, только русские считали это несправедливостью, но тогда русских было мало; теперь — не так бы возопили, но основания таких неравноправностей были правильны. Дворяне русские и финляндские сходны только по созвучию, а не по смыслу: это омонимы, а не синонимы.

Дворяне финляндские представляли собою настоящих потомков древних рыцарских родов, а как и сам державный государь не может никому повелеть быть потомком того, кто ему не предок, то дворянство финляндское означало роды, которых размножение или прекращение зависело от воли Божией. Оттого в Финляндии Саклен, бывший двадцать четыре года министром финансов и шестнадцать лет тайным советником, был не дворянин.

В России дворяне, односвойственные с финляндскими, совершенно смешаны с дворянами по праву ордена или чина, полученного ими или отцами их, а так как количество орденов и чинов зависит совершенно от произвола человеческого, то в такие дворяне можно обратить весь род человеческий. Ясно, что нельзя было уподобить их, как нельзя уподобить Траянову колонну каждому каменному столбу.