Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

Залезаю в фургон, где высоко, на толстом слое сена, лежат раненые. Фургон трогается. При каждом толчке раненые стонут, а я кричу вознице: «Тише, тише!» Но снег, скованный морозом, как стальной, и каждый маленький комок, попавший под колесо, встряхивает фургон и доставляет новые страдания раненым… Никакой помощи сестра на таком коротком расстоянии оказать не может, но раненых одних отпускать не полагается. Как только фургон остановился на платформе около санитарного поезда, я спрыгнула и пошла к вагону. Дверь из вагона открылась, и оттуда вышли санитары и врач.

– Доктор, вот в этом фургоне двое тяжелораненых, один в живот.

– Хорошо! А список раненых у вас?

– Нет, список привезут в одном из последних фургонов.

Я сдала своих раненых, забралась на сиденье рядом с возницей, и мы поехали обратно в госпиталь.

Эту дорогу, от госпиталя и до станции, каждый фургон проделывает раз десять за вечер, пока не перевезут всех раненых. Когда мой фургон въехал во двор госпиталя, я увидала у противоположного здания, которое приготовили к приему новых раненых, целый ряд таких же фургонов, как и мой. Но было видно, что эти приехали издалека – лошади были сплошь покрыты инеем.

– Ну что, сестра, благополучно довезли? И сдали? – спрашивает доктор. – Теперь сразу примемся за вновь прибывших… Человек двадцать придется оставить для немедленной операции! А может быть, и больше. Сестра, берите карандаш и бумагу и записывайте. А я буду осматривать и говорить вам, что записывать.

Есть такие раненые, которых сразу нельзя отправлять; нельзя трогать их с места: нужно дать ранам немного поджить, надо остановить кровотечение. Страшные раны в голову, живот, в грудь. Или когда перебиты большие кровеносные сосуды. При малейшей неосторожности происходит смертельное кровотечение.

– Сестра! Раненые готовы к погрузке. Можно выносить?

– Выносите, выносите.

– Сестра, где списки раненых? Этого включите к отправке, – говорит доктор.

Я записываю имя, фамилию и род ранения, зову санитаров, спешно одеваем, и санитары выносят на подводу. Наконец последний вынесен! Сразу наступает в палатах тишина… И только теперь чувствуешь, как устала! Хочется сесть и забыть все…

– Сестра! Раненый Ященко забыл в столике письма, – влетая в палату, говорит санитар.

– Где его ящик?

Я быстро встаю и иду искать ящик. Ведь не будут ждать на таком морозе ради письма – уедут. Начинаю открывать ящик за ящиком. Совсем не помню, где лежал Ященко! А карточки с фамилиями уже сняты с кроватей. Вот лежит пачка каких-то бумаг.

– На вот, возьми, – и сую в руку санитару.

Санитар бежит на двор, но скоро возвращается:

– Уехали, – говорит он.

– Ну, что поделаешь, может быть, еще ему напишут!

Места освободились для приема новых страдальцев… Мы стали делать постели. Все грязное и окровавленное сняли и постлали чистое.

Пришла сестра от приемных столов:

– Еще привезли раненых, – сказала она.

– Сестра, идите сюда, – кричит доктор, – вот тут есть тяжело раненные. Я их отметил на операцию. Запишите их фамилии и сейчас же приготовляйте для операций.

Раненый лежит на столе. Инструменты готовы, лежат в ванночке в кипящей воде; доктор моет руки.

– Сестра, снимите повязку.

Я разрезаю марлю и снимаю ее, но последний слой ваты и марли оставляю на ране. Когда подойдет доктор, готовый приступить к операции, тогда и сниму. Я держу ногу, другая сестра подает инструменты. Доктор осторожно ощупывает – зондирует рану. Кость раздроблена. На ноге два отверстия. Одно входное маленькое и выходное большое. Кожа и мускулы разорваны, с неровными краями. Доктор почистил рану, наложил кусок марли и сказал:

– Забинтуем, наложим лубки, а завтра отправим в Тифлис.

Осторожно перекладываем раненого со стола на носилки, и санитары несут его в палату. Кладем его на койку, под больную ногу подкладываю вату, укрываю, поправляю подушку:

– Хорошо? Удобно тебе?

– Пить, пожалуйста, сестра. – Даю воды. Напоив, снова иду в перевязочную. А там, один сменяя другого, проходит вереница искалеченных, изуродованных страдальцев. Я счет и время потеряла, сколько мы перевязали раненых… Только одного снимут со стола и унесут – приносят другого. Разбинтовываешь: руку, ногу, плечо, грудь, голову. У одного огромная рана – вырван из тела громадный кусок мяса… У другого – перебита кость. Третий едва дышит – посинел, весь забинтован… Не знаешь, как к нему и приступить!

– Подождите, сестра! Нужно узнать, куда он ранен. А, в легкое. Мы его не будем трогать. Завтра отправим в Тифлис.

Раненого унесли… А на стол уже кладут другого… И так нет конца потоку окровавленных и изуродованных тел! В большой перевязочной комнате стоит три стола, и на каждом доктора сами перевязывают раненых. Но время от времени зовут:

– Сестра, идите сюда, помогите наложить повязку…

Или лубок, или гипс.

Я перевязываю тех, которые пришли сами или с помощью санитара, вообще тех, которые не нуждаются в носилках и столе. Мои руки за эти несколько дней от мытья зеленым мылом[11] и раствором сулемы[12] потрескались до крови. Но их приходится снова и снова опускать в этот же раствор: такая боль, хоть кричи!