Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

Развязываю руку раненого, замотанную кровавой марлей.

– В руку ранен? – спрашиваю.

– Никак нет.

– А почему рука завязана?

– Да, оно точно, что ранен. Но не турка ранил.

– А кто же тебя ранил?

– Да можно сказать, что сам себя ранил.

– Как так?

– Да был я в ночном сторожевом охранении. Ночь прошла спокойно, никто нас не побеспокоил. Уж стало маленько светать. Пришла смена! Ну, и слава богу, живы и здоровы! Попрощались с земляками, которые нас сменили, и пошли к окопам. Только отошли недалечко, смотрю, какая-то светится баночка. Лежит втоптанная в снег. Я ее подковырнул носком сапога. Вдруг как что-то меня ахнет! Я и упал. Ну, земляки меня подняли; морда вся в крови. А рука? Думал, что оторвало! Страсть было больно! Кровь так и льет… Прибежали из окопов, думали, тревога, увели меня. Фельдшер, конечно, перевязал руку… Ну, а морда ничего! Цела будто бы…

На лице были царапины и синяк, но ничего серьезного. Я развязала руку… Вся ладонь разворочена: рваная рана, куски кожи почернели и съежились, как неживые. Мускулы и нервы тоже порваны… Иду к столу, где доктор возится над раненым.

– Доктор, посмотрите у моего раненого руку.

Он подошел, посмотрел и сказал:

– Нужно почистить и удалить мертвую кожу, – и ушел к своему столу…

А кто будет чистить и удалять кожу? Неужели я сама должна? Я жду. Но ни один из врачей не подходит…

– Доктор, вы почистите рану? – снова обращаюсь я.

– Да почистите сами! Не могу же я бросить свою работу!..

Беру ножницы. Отстригаю черные скрученные куски кожи… Боже! Как трудно стричь кожу на живом человеке. Рану смазываю сильно йодом, забинтовываю, подложив под руку от локтя и до пальцев лубок. Наконец, делаю из косынки перевязь для руки…

– Спасибо, сестра! Теперь хорошо! – говорит раненый.

– Иди с Богом!

Но не успел он отойти, как сейчас же подходит новый, прыгая на одной ноге и опираясь на плечо санитара, и осторожно садится на стул, вытянув раненую ногу на подставленную табуретку. Ранен в ступню. Снимаю грязную марлю и вату. На ране остается промокшая и присохшая марля. Мою руки, потом отмачиваю борным раствором и приподнимаю марлю… Под марлей большая черная рана!..

– Сколько дней, как ранен?

– Четыре дня, сестра.

– Нигде не меняли повязку?

– Нет, как ранили, в околодке перевязали и больше не перевязывали.

– Доктор! Посмотрите ногу у моего раненого.

После осмотра раны доктором наложила повязку и сама повела его из перевязочной. На площадке передала его санитару:

– Доведи его до места.

Сколько часов перевязываем, а раненых все не убавляется! Вся площадка перед перевязочной была занята ранеными… Они сидели на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. У многих руки на перевязи; у других – голова, как снежный ком, вся замотана ватой и марлей, из-под которой виден в щелку глаз да кончик носа. Посреди площадки стояло несколько носилок, на которых лежали тяжелораненые и ждали своей очереди.

– Слышь, земляк! Дай покурить! – чуть слышно раздается с носилок. Рядом сидящий раненый, у которого была только одна рука, а другая в лубке и подвешена на косынке, протягивает недокуренную козью ножку товарищу по несчастью; несколько минут назад ему самому скрутили земляки эту папиросу.

– Много еще раненых там внизу? – спрашиваю я санитара.

– Ух, много! Гужем идут, сестра!

– С какого фронта? – спрашиваю раненых.

– С Ольтинского направления, – говорит казак.

– Что, много турок было против вас?

– И-и! Страсть сколько!..

– Много наших побили?

– Да, порядочно… – нехотя отвечает казак.

– Ну уж и мы их «наклали!» Страсть сколько!.. – сказал один из раненых.

И вдруг заговорили все сразу, вспоминая битву, и разгром турок, и все подробности их избиения!

– Долго помнить будут, как соваться к нам!

Забыто все – и страх за собственную жизнь, и раны, и кровь, которая еще и сейчас выходит из сильного тела капля за каплей, смачивая марлю и вату.

– А вас кормили здесь в госпитале?

– Кормили, сестрица, там, внизу.

И сразу же ушло воспоминание о страшной битве, а налицо действительность: раны, боль и страдания…

– Идти сам можешь? – спрашиваю я раненого, которого надо взять на перевязку.

– Могу, – с трудом поднимаясь, говорит он…

И опять, раны, раны и раны…

– Доктор, посмотрите!..

– Доктор, скажите, что сделать с этим?..

И так нет ни часов, ни времени… Один сменяет другого: казак – солдата, солдат – казака…

– Доктор, посмотрите…

– Сухая повязка, компресс, смажьте йодом, отметьте на операцию, – слышу над своим ухом уставший и слабый голос доктора…

Как устали все! Хоть бы час перерыва! А раненых на площадке еще больше стало! Идут, идут снизу, здоровой рукой держась за перила, а раненые в ногу прыгают со ступеньки на ступеньку, держа больную ногу на весу и крепко цепляясь за перила одной рукой, а другой за санитара. Сколько раз этим санитарам приходится спуститься и подняться по этой широкой лестнице, помогая каждому раненому.