Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

– А вы, сестра, не беспокойтесь и не волнуйтесь! Верьте русскому солдату! Он вызволит из всех бед! Всегда вызволял и на сей раз опять вызволит! Будьте уверены! А мы с доктором Божевским пока охранять вас будем и по возможности развлекать, чтобы вам не было очень скучно без мужа, – шутил главный врач, как истый кавказец.

Мы все вместе вышли из кухни.

– Гайдамакин! Ты больше мне не нужен, иди спать.

– Что вы, барыня! Я не пойду. Что это! Вы будете работать, а я спать… Может, что вам нужно будет; так я здесь буду ждать.

– Хороший солдат у вас, Тина Дмитриевна, – сказал доктор Божевский.

– Да! Он у нас живет четвертый год и очень любит моего мужа. Уезжая, муж сказал, что поручает ему беречь меня. Вот он теперь и смотрит за мной, как за маленьким ребенком. Правда, у него другого дела-то и нет.

Мы пришли в новое помещение, и я не узнала его, столько там было народу. Много незнакомых врачей в белых халатах, а еще больше сестер. Все были заняты перевязками. И много городских дам. Они раздавали раненым всякую еду и горячий чай. Мы стали осматривать и перевязывать тоже, стараясь как можно меньше беспокоить их. Многие из раненых уже спали, несмотря на голод и боль в ранах.

Пришел главный врач со списком в руках.

– К семи часам утра подадут санитарный поезд. К этому времени нужно напоить раненых чаем и приготовить к отправке.

До пяти часов утра мы перевязывали. Потом санитары принесли в ведрах чай, корзины свежеиспеченного хлеба, вареных яиц, свиное сало, нарезанное ломтиками. Все сестры (дам уже не было) раздавали эту еду раненым, а санитары разливали в кружки чай.

– Можешь есть сам? – спрашиваю раненого.

– Нет, сестра, обе руки обморожены.

Таких оказалось очень много. Всех, кого накормили, стали одевать и выносить на подводы. Мало раздать сотням раненых еду, чай! Многих нужно ведь поить и кормить! На это уходит очень много времени. Хорошо еще, что большинство раненых не были раздеты, так и лежали в шинелях и полушубках, в бурках… Поможешь встать, наденешь ему шапку, перекинешь сумку через плечо и ведешь его на подводу. Сколько раз приходилось выходить на мороз, но я не помню, чтобы кто-нибудь из сестер простудился.

Только к десяти часам кончили отправку раненых из нового помещения госпиталя. Оставшихся тяжело раненных перенесли в основное помещение госпиталя и положили их на койки. Весь день делали им операции и перевязки. А к вечеру пришел новый обоз с ранеными.

– Сколько подвод приехало? – спросила я молоканина, фургон которого был полон раненых.

– Да много! Может, больше сотни будет! Только много ж и померзло народу! Гнать лошадей нельзя; плачут – трясет, больно! А тихо ехать в такой мороз – верная для них смерть!..

В два ряда подъезжают к обоим зданиям эти огромные молоканские фургоны. В каждом фургоне лежит по шести-восьми человек. Остаток дня и всю следующую ночь и утро без остановки все везли раненых. В обоих зданиях было полно.

– Сестра! Скорее давайте чаю, хлеба! Но чаю прежде всего, горячего чаю! Раненые замерзли, – говорит доктор.

При разгрузке одних вносили в госпиталь с отмороженными руками и ногами. А других несли прямо в сарай и складывали там, как дрова, друг на друга. Таких в транспорте было больше. Но не было никакой возможности выгружать хоть сколько-нибудь скорее… Вот с десяти часов утра, а теперь уже вечер, мы беспрерывно кормим, поим чаем, молоком – всем, чем только можно согреть раненого. Весь суп давно съеден, а в посуде варится вода для чая. Но и воду не успевают греть как следует. Санитары тащат полные ведра горячей воды и расплескивают ее на дорожку, на которой образовался лед. Один из санитаров упал и сломал себе руку. Еще стало больше одним раненым. Мы разносили хлеб, яйца, сахар в фартуках по рядам, где одни сидят, другие лежат, вытянув обмороженные ноги, как поленья… За нами санитары разносят чай.

Несмотря на то, что нас работает больше пятидесяти человек, мы все же не успеваем справиться с таким подвозом раненых! Нужно бы снимать обувь с отмороженных ног и оттирать их, но нет рук. Кто-то сказал, что неразгруженные подводы тянутся от госпиталя и до ущелья! Значит, нужно еще много работы, чтобы выгрузить всех раненых!.. А сколько же их еще замерзнет прежде, чем они въедут в наш двор?! Сестры и врачи этот обоз с ранеными прозвали «обозом смерти». Его кончили разгружать только на следующий день!.. В фургонах было больше мертвых, чем живых…

Развяжешь ногу, а там синее, мертвое мясо!

– Доктор, посмотрите на эту ногу.

– Обмороженная? Забинтуйте…

А раненый умоляет помочь ему:

– Ох, болит! Нет моей силушки, сестра! Сделайте, ради Христа, что-нибудь!..

А что я сделаю?! Наскоро забинтовала. Больной еще сильнее стонет…

– Сестра! Руки мои обморожены! Ведь не ранены, я ранен в бок, а руки были здоровы! А теперь вон – синие, мертвые! Помогите мне! Лучше бы меня убили!

Принесла вазелина. Смазала им и растерла немного.

– Двигай ими, чтобы кровь пришла свежая, – хотя вижу сама, что все бесполезно. А все же человека хочется утешить и облегчить хоть на время, хотя бы даже ложью…