Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

Всюду кровавые бинты, вата, разрезанная и разорванная одежда – штаны, гимнастерки, рукава от шинелей, распоротый во всю длину сапог…

Третью ночь не сплю! Сегодня только пила лимонад, который приносит мне Гайдамакин…

– Барыня! У вас вся спина и косынка в крови, – говорит он.

Но мне не до этого! Никто не менял халатов; все ходят, как мясники, с кровью на руках, лице, платье… Нагнешься над раненым, а другая сестра тащит окровавленные бинты через мою голову. Их складывали в корзины, но санитары их выносили, только когда выдастся свободная минута…

– Сестра! Идите сюда, держите ногу! Видите, человек истекает кровью!.. – говорит доктор Михайлов.

Раненый лежит на носилках бледный, с заострившимся носом, с побелевшими губами и закрытыми глазами. Ранен в бедро! Толстый слой ваты и марли был пропитан кровью. Я приподняла ногу. Доктор разрезал ножницами вдоль ноги повязку. Кладу ногу, и мы осторожно разворачиваем марлю… Из широкой раны кровь течет тонкой струйкой…

– Жгут! – говорит доктор. Подаю жгут, и доктор крепко обматывает им ногу выше раны. Затем он исследовал рану, положил на нее тампон и после этого снял жгут. Мы смотрим, как скоро промокнет тампон… Но он остается чистым…

– Кажется, остановилась! Прикройте рану. Но подождите накладывать повязку.

– Сестра! Раненому нужно дать подкрепляющее – пульс слабый…

Бегу в кухню.

– Есть кофе? – спрашиваю кашевара.

– Навряд ли…

– А ты иди в кладовую и поищи! Мне нужно!

Ушел…

– Не! Нету, сестра, кофея…

– Ну, молоко давай!

– Молоко есть! Недавно армянин привез.

Ставлю молоко на плиту греть.

– Давай два яйца и, хоть умри, но достань рюмку коньяку!

– Коньяку? Ну! Где там! У нас его и в заводе нет!..

Идем в кладовую. Коньяку не нашли, но вино какое-то нашли…

– Давай масла свежего! – масло и два желтка я растерла… потом прибавила туда горячего молока, налила немного вина и все это вылила в большую солдатскую кружку и понесла ее раненому. Когда я пришла, повязка была уже наложена самим доктором. Но раненый лежал все такой же бледный. Я стала его поить с ложечки горячей смесью. Он охотно ее глотал… Подошел доктор проверить, все ли благополучно, и одобрил все, что было сделано.

– Сестра, вас зовет раненый, идите скорее, – сказал подошедший санитар.

Я оставила раненого и пошла за санитаром.

– Вот, сестра, этот! Что с ним делать? Ругается, требует, чтобы его сейчас же отправили в Тифлис. Никому не дает покоя.

На сене, как и все, лежал раненный в ногу молодой солдат. Не успела я подойти к нему, как он уже заговорил громким, возмущенным тоном:

– Я не хочу здесь на полу валяться! Я доброволец и требую, чтобы меня немедленно отправили в Тифлис.

Он кричал это свое требование таким тоном, что я сразу возмутилась.

– Доброволец вы или не доброволец, а сегодня мы вас отправить не можем. Завтра утром всех будем отправлять, и вы поедете со всеми! Ничего вы требовать не можете! Вот, все они добровольцы своего долга, – я показала рукой на ряды лежавших солдат.

– В чем дело, сестра? – спросил меня какой-то врач.

Но доброволец, не дожидаясь моего ответа, сам заговорил:

– Я доброволец и хочу, чтобы меня немедленно отправили домой!

– Хотя вы и доброволец, но подчинены той же дисциплине, как и всякий солдат, и домой ехать по собственному желанию не можете! – сказал доктор.

Тот чуть не подпрыгнул.

– Это неправда! Я пошел добровольно! Теперь ранен и хочу уехать домой!

– Лежите смирно! А то я вас отправлю в карцер, – пригрозил доктор…

Так от одного к другому и ходишь: то поправишь раненую ногу или руку, то дашь пить, то слушаешь умирающего, который просит написать письмо матери или жене…

– Сестра, когда умру, напишите матери: умер, мол, от ран…

– Адрес твой как? – записываю.

Другой просит позвать священника:

– Сестра, я хочу исповедаться…

– Сейчас! Санитар! Где священник? Позови его сюда, скорее…

– Он, сестра, исповедует раненого. Кончит, так я его приведу сюда.

– Он не найдет место, где этот вот раненый лежит.

– Я его сам приведу! Не беспокойтесь, сестра.

Приходит священник. Нагибается над раненым, говорит что-то, читает молитвы и причащает. И сразу идет к другому умирающему. А раненый, после исповеди и Причастия, как-то светлеет и затихает…

– Слава Тебе, Господи! Исповедался и причастился! Легче стало! Только бы еще надеть чистую рубаху! Тогда можно и помирать…

Я не помню, чтобы раненый простой человек, чувствуя приближение смерти, говорил, что он хочет жить; что ему тяжело и не хочется умирать…

Но мне приходилось слышать офицеров, которые умирали от ран.

– Не хочу умирать, сестра! Я не хочу умирать! Не хочу! Я жить хочу!

Это очень тяжело слушать, когда знаешь, что раненый умирает… А ночь тянется медленно, бесконечно медленно… Как будто хочет собрать как можно больше жертв до рассвета…