Читаем Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 полностью

– Слушайте! Если вам это удастся сделать, дайте мне знать. Я с вами поеду! Буду раненых обслуживать!

Мы попрощались. Я пошла в госпиталь, где пробыла до поздней ночи. Там делали серьезные операции, и мне пришлось помогать доктору Михайлову.

На другой день, боясь, чтобы пулеметный поезд не ушел в Сарыкамыш без меня, я позвонила коменданту, генералу Зубову. Я знала, что он еще не дал своего согласия на посылку этого поезда. Но мне хотелось узнать, согласится ли он на это в конце концов или откажет этим храбрецам сделать попытку прорваться к Сарыкамышу.

– Я узнала, что вы посылаете пулеметный поезд, чтобы прорваться в Сарыкамыш. Разрешите мне ехать с поездом как сестре милосердия!

– Я еще не решил, когда этот поезд пойдет.

– Да? А мне на вокзале говорили, что скоро. Нет, про сегодня не говорили, но если я их хорошо поняла, назначено на завтра.

– Нет, нет! – снова слышу я в трубку. Но я решила ковать железо, пока горячо. – Там столько набралось храбрых добровольцев, что вам придется пустить огромный состав, а меня в качестве перевязочного передового пункта при них…

– Тина Дмитриевна, разрешите мне после того, как я сам побываю на вокзале, заехать к вам. Тогда я все вам объясню. А по телефону всего не скажешь.

Что мне делать! Неудобно было спросить, когда он приедет; а мне нужно идти в госпиталь. Наконец Гайдамакин пришел и сказал, что комендант приехал. Я спустилась вниз в зал. Генерал сидел в углу за столиком. При моем появлении он быстро встал и пошел ко мне навстречу: высокий, стройный, с красивым тонким лицом, поцеловав мою руку, он подвинул для меня стул и сел сам.

– Так вы серьезно хотите скорее ехать к мужу?

– Да, очень хочу. Меня неизвестность угнетает больше всего.

– А как же ваша работа в госпитале?

– Буду там работать! Там те же русские солдаты.

– Я должен предупредить вас, что эта поездка очень опасная! Мы послали небольшое количество пехоты в обход турок к Ново-Селиму[13], этот поезд должен помочь окружить их. Но эта операция может не удаться. Турки, несомненно, окажут сопротивление. Будут убитые и раненые, а может быть, и взятые в плен. Мы не знаем хорошенько, где и сколько турок! Кроме того, имейте в виду, что в Сарыкамыше нет никакого продовольствия; ни хлеба, ни других продуктов. Вам нужно запастись всем необходимым отсюда. На днях, может быть, завтра, я жду известий от группы, действующей в районе Владикарса. А теперь, Тина Дмитриевна, разрешите просить вас позавтракать со мной.

– Спасибо. Я сама очень хотела бы позавтракать с вами и послушать вас! Но из госпиталя уже два раза звонили, чтобы я скорее приходила, много раненых, и есть неотложные операции.

Сказав эту правдоподобную ложь, сама удивилась, как скоро я придумала отказ. Но я совершенно не была расположена к такому светскому завтраку. Что бы я ни делала, что бы ни говорила, но мой Ваня не забывался ни на одну минуту! Мне было не до любезных разговоров!

– Жаль! Я так хотел хоть немного забыться в вашем присутствии от этого кошмара.

– А как бы я хотела тоже забыть весь ужас, который я видела за эти дни!

– Ну, хорошо! Как только все с посылкой поезда наладится, я позвоню вам. Но опять повторяю, что ехать с этим поездом очень опасно…

– Все равно! Иногда неизвестность хуже смерти. Я очень хочу ехать. Если что-нибудь случится, например, турки расстреляют поезд, а нас возьмут в плен, я могу пенять только на себя! Спасибо, что сказали насчет хлеба и других припасов.

Мы распрощались самым сердечным образом, и генерал уехал. Я поднялась наверх в мою комнату и позвонила. Пришел Гайдамакин.

– Слушай, Гайдамакин! Мы едем в Сарыкамыш! Может быть, сегодня, а может быть, завтра. Нужно закупить как можно больше всякой еды. Если сможешь достать, купи окорок ветчины. Ведь Рождество скоро! Но сейчас генерал предупредил меня, что ехать опасно! Турки могут нас убить или взять в плен.

Гайдамакин стоит опустив голову и молчит. Потом говорит:

– Барыня! А что, если я поеду один?! Свезу барину провизию. А как всех турок наши заберут в плен или побьют, поезда опять заходят. Вы и приедете тогда. А вам здесь безопаснее. Комната у вас есть; хозяин хороший, да и знает нашего барина.

– Нет, Гайдамакин, я поеду! А ты пока иди, сделай все закупки и будь готов ехать во всякую минуту. Нас ждать не будут! Мы должны поехать на вокзал и сидеть там, как только я узнаю, что поезд пойдет. Возьми деньги, расплатись с хозяином.

– У меня еще есть много ваших денег. Хватит на все.

– Ну, хорошо, а я пойду теперь в госпиталь. Но если позвонят от коменданта и скажут, что поезд идет в Сарыкамыш, бери сейчас же извозчика и приезжай за мной в госпиталь.

Как только я пришла в госпиталь, меня позвали посмотреть на пленных турок. В большой комнате с решетками на окнах сидели пленные. Их было человек двадцать. Они сидели угрюмые и подавленные. На некоторых были шинели из тонкого серого сукна, не дающего никакого (так мне казалось) тепла. Другие в черных пальто; на ногах башмаки и обмотки.

– Кто они – солдаты или офицеры? – спросила я у одного из докторов, стоящих тут же.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное