Записки Шлиссельбуржца

Но самой распространенной культурой, которую насаждали все без исключения, были, конечно, огурцы. Они в хорошее лето появлялись в таком количестве, которое превосходило потребность в них. Напр., в последнее лето их было так много, что мы с ранней весны и в течение всего лета сдавали их своей администрации "на книжку", а потом осенью получали от нее соответствующий эквивалент огурцами же, уже прямо для зимней солки, или фруктами.

После таких успехов, каких мы достигли с парниками, должен казаться детской забавой мой первый ящик с промасленной бумагой, в котором редис мог вырасти только к 9 мая. Теперь мы старались на спорт и получали его иногда к 1 апреля, а первые огурцы к 1 мая. В последний год П. Л. Антонов заложил свой парник уже в начале февраля и имел зелень в марте.

Для парников специально покупался конский навоз, который привозили из города рано, иногда в январе, пока лед на реке был надежен. А всего требовалось нам, в эпоху расцвета, возов до 60-ти, и взимали с нас за них по 50--60 коп. за маленький воз.

VI.

Первый опыт расширения земледельческой площади был сделан очень рано и состоял в захвате "песков" под культуру.

Форменные "пески" с видом пустыни существовали при мне, должно быть, только одно лето, т. е. только при Ироде. Еще год или два они сохраняли прежний пустынный вид, но трава уже не искоренялась, и кое-где свободно пробивались сквозь толщу насыпного песка кустики зелени.

Само собой являлось желание превратить эти пустоши в культурную площадь, которой у нас было так мало. Но, как ни естественно и ни похвально это желание, оно встретило со стороны начальства полное неодобрение. И только после неоднократных настояний разрешено было сделать и в клетках по узенькой грядке, да и то исключительно вдоль заборов. У меня осталось в памяти, точно событие особой важности, как мы с Лукашевичем впервые вонзили лопаты (уже железные!) в песчаную грудь своего стойла и затем совершенно негодный каменистый грунт превратили в сносную культурную почву.

Кончилось, конечно, тем, чем и должно было кончиться: торжеством разума над нелепостью. "Пески" были засажены вплотную, и так как солнца в них было очень мало, то сюда помещали больше кустарники и деревья, каковы: сирень, рябина, черемуха, смородина, малина, яблоня, верхушки которых легко достигали желанного света.

Должно быть, в конце концов из наших стойл получились уголки, не лишенные привлекательности, особенно, если взглянуть на них, конечно, летом, издали и сверху.

Но эти уголки до такой степени опротивели нам своей безысходностью и вечной повторяемостью, что мы совсем не замечали созданной нами поэтической прелести.

Жандармы не переставали вносить в наши насаждения свое специально-жандармское содействие. Так, если тот или другой куст им почему-либо не нравился, может быть, давал слишком густую зелень, непроницаемую для их глаз, они тайно в наше отсутствие подливали под корень кипятку. И через несколько дней хозяин, лелеявший свой кустарник и, может быть, единственный в своем роде ботанический вид, замечал, что его насаждение быстро и без всякой причины засыхает. Исследование почвы обнаруживало, что близ корней она была истыкана ломом и в сделанные таким образом ямки наливалась вода.

Такой "культуркампф" особенно практиковался при полковнике Яковлеве и, по всей вероятности, был продуктом его изобретательного ума.

VII.

Не мало труда потрачено было нами на то, чтобы все свои места для прогулок превратить в удобный для этой цели вид.

В позднейшей инструкции было сказано, что "заключенные гуляют в особо для сего назначенных двориках". А были ли эти дворики защищены от дождя, снега, слякоти, наводнения и грязи, об этом в инструкции не говорилось, а на практике игнорировалось.

Теперь я совсем не представляю себе, как мы гуляли в первые годы во время дождя и слякоти без малейшего прикрытия. Вероятно, просто игнорировали подобные невзгоды, как не стоящие внимания на фоне общих лишений.

Помню, как в III огороде мы с Лукашевичем устроили беседку из хмеля, который над головой образовал густое сплетение, не пропускавшее света. Временно он защищал и от дождя, но скоро с такой крыши начинало течь за шею.

Со временем, научившись мастерству, мы понаделали себе дощатых навесов по всем клеткам и огородам. И много было потрачено остроумия, творческих сил, художественных способностей, труда и усердия на созидание этих навесов! Здесь, как и всюду, нас учила практика, скоро показавшая нам, что наши первые навесы были с большой "протекцией", особенно после летних жаров, от которых коробились и трескались тонкие доски, употреблявшиеся нами в видах экономии. А потому мы стали крыть их потом железом либо толем. Немало и я лично соорудил таких навесов. Помню, я имел удовольствие сделать таковое убежище для Веры Николаевны в углу в 1-ой клетке, с точеными колонками и клетчатой решеткой, которая летом вся обрастала хмелем, и имел же удовольствие пережить потом это сооружение, которое было разрушено временем и гнилостными бактериями.