Записки следователя

«Черт с ним, с Федоровым, — думал Васильев, не отрывая глаз от корреспондентского билета. — Ну, извинимся перед ним, объясним, в чем дело. Если он газетчик, ему даже должно быть интересно. Но Климов, Климов ушел! Он, может быть, и смотрел, как мы Федорова брали. Предупрежден, в сущности говоря. Только дурак после этого останется в Петрограде. А он не дурак. О нет, не дурак. Ну, а Федорова, раз мы уж его взяли, все-таки надо проверить».

— Подождите меня, — буркнул Васильев и вышел.

Из соседней комнаты он позвонил в редакцию газеты.

Да, Федоров Павел Андреевич там работает. Живет он на углу улицы Марата и Невского. И даже гетры носит. Проклятые гетры! Если бы не они, может быть, и не спутали бы его с Климовым.

Вернулся в свой кабинет Васильев очень смущенный.

— Вы уж извините, товарищ Федоров, — сказал он, — опасного бандита ловим. Только сегодня четырех человек убил. И представьте себе, такой же молодой, как вы, хорошо одевается и тоже носит бежевые гетры.

Федоров, впрочем, оказался неплохой парень. Он рассмеялся и стал утешать огорченного Ивана Васильевича.

— Да вы не волнуйтесь, — сказал он. — Мне было даже интересно. Может быть, я теперь детективный роман напишу. Все-таки есть личный опыт. И вы не думайте, в газете я ничего писать не буду. Что ж тут такого? Ошибка естественная. Жаль только, что бандита вы упустили.

Федорова отправили в редакцию на машине. Чтобы не возвращаться к нему, скажем, что через несколько дней в газете все-таки появился очень хлестко написанный маленький фельетон. Там рассказывался случай на трамвайной остановке, происшедший с автором фельетона, и очень иронически описывалось поведение детективов, которые действовали в лучших традициях сыщицкой литературы. Беда только, что должен был уехать на трамвае журналист, а попасться детективам бандит. А получилось как раз наоборот: попался в руки детективам журналист, а бандит, к сожалению, ушел или, скорее всего, уехал на трамвае. Васильев имел по этому поводу не очень приятный разговор с начальником угрозыска и, расстроенный разговором, даже не удержался и позвонил в редакцию.

— Что же вы, товарищ Федоров, — сказал он, — сами обещали не писать и все-таки написали!

Федоров рассмеялся:

— Вы уж извините. Квартирные соседи заставили. Я живу как раз напротив остановки. Они из окна видели, как вы меня брали. Прихожу домой, а на меня все смотрят испуганно. Иду по коридору, а все разбегаются по комнатам и запираются. Решили, что, если меня забрали, значит, я и есть самый главный бандит. Вот пришлось написать.

Впрочем, все это было потом, когда дело шайки «Черных воронов» было закончено. А когда Федоров, любезно простившись со всеми, вышел из Васильевского кабинета, дело еще далеко не было закончено. Почти сутки сидела засада в квартире у Мещаниновой, и Мещанинова еще не пришла домой. Может быть, и она узнала об опасности.

Васильев на всякий случай направил трех сотрудников на трамвайную остановку возле улицы Марата, а сам поехал к Мещаниновой.

«Климов почти наверное не придет, — рассуждал он. — А если придет, так возьмут и без меня. А вот почему не вернулась до сих пор домой Мещанинова, это интересно». На условный стук Васильеву открыл дверь сотрудник. Он сообщил, что пока в засаду попало три сапожника, которые, вероятно, работают на старика по домам. Пришел сын старика, совершенно пьяный. Положили его на диван, и он лежит отсыпается. Старик молчит, любезен, обедать приглашал, но они отказались, у них бутерброды были, так они поели и водой запили.

Васильев вошел в комнату старика. Поставщик двора сидел в кресле и дремал. Услышав шаги Васильева, он проснулся и встал.

— Сидите, сидите, — сказал Иван Васильевич, садясь в кресло напротив. — Что же это вашей дочери так долго нет?

Очень стар был Мещанинов. У него слезились глаза, дрожали руки, и почему-то, перед тем как заговорить, он долго шевелил губами.

— Дети у меня плохие, гражданин начальник, — сказал он каким-то вялым, бесцветным голосом. — Вон на диване спит сын. Видали оболтуса? Ведь месяцами пьет, и все на мои деньги. Ничего не делает, нигде не работает. А ведь я в свое время пять тысяч за этого дурака отдал, чтобы его, мещанина, сына сапожника, произвели в офицерское звание. Да еще за свои денежки пришлось и покланяться. Как это, мол, так, хама — да в русские офицеры. И вот имею благодарность. Толку от звания никакого: только произвели в офицеры, тут сразу революция, так что от звания его не только никакой выгоды, а, извините, одни убытки. Пьет беспробудно, у меня деньги берет не считая да еще меня же срамит. Вы, мол, папаша, мещанин и сапожник, а я офицер русской армии. И не поспоришь, все правильно.

— Ну, а дочь? — спросил Васильев.