Записки следователя

У биржи бушевала толпа безработных. Трудно даже было пробиться к окошечку, где регистрировались люди, ищущие работы. Регистраторшей была намазанная, вертлявая девчонка, презиравшая безработных, наглая и грубая. Мы и сейчас еще встречаем грубых и наглых людей там, где требуются чуткость и внимание, что же говорить о том времени, когда не только не успели воспитать аппарат, но даже не успели подыскать подходящих людей. Девчонка разговаривала отвратительно грубо, и Пантелеев отнес ее тон тоже к числу обид, нанесенных ему Советской властью.

День за днем ходил он на эту биржу, просидел штаны на ее скамейках, истер подметки, толкаясь в очередях. День за днем выслушивал он грубые отказы наглой девчонки и день за днем копил в себе раздражение.

Следует учесть, что квалификации, которая могла бы понадобиться, скажем, на обыкновенном заводе, у Пантелеева, в сущности говоря, не было. Он не был ни слесарем, ни токарем, и на любом заводе для него годилась только одна должность — грузчика или разнорабочего. А кандидатов на эти должности было очень много. Приезжали из деревень бедняки. Приезжали из провинции рабочие, не нашедшие работы в родном городе, и все это были люди без ремесла, люди, ничего не умеющие, годные только на работы, не требовавшие квалификации.

Если бы Пантелеев мог правильно оценить всю происшедшую с ним историю, он бы, наверно, рассудил, что винить ему некого, кроме как самого себя. Может быть, и строго поступило с ним начальство, но ведь все-таки оказался же он в притоне. Он попался потому, что в притон случайно пришли с облавой. Ему не повезло. Но ведь можно же было предположить, что он бывает и в других притонах и просто раньше ни разу не попадался. А если его пошлют с облавой, а там у него друзья-приятели? Тоже ведь неизвестно, как он поступит. Нет, все-таки то, что для работы в ГПУ нужны абсолютно чистые руки, было, конечно, правильно. К сожалению, большинству людей их вина всегда кажется пустяковой, а наказание — непомерно жестоким. Наконец, если бы Пантелеев был человек сильной воли, он бы нашел выход. Продав выходной костюм, он мог бы поехать на заготовку леса. Там всегда нужны были рабочие руки. Он мог бы поехать на север. На севере всегда не хватало людей. Словом, ему, одинокому, здоровому мужчине, смерть от голода не угрожала. Но он продолжал обижаться на судьбу, на ГПУ, на Советскую власть и все равно продал выходной костюм, но деньги истратил на то, чтобы как-нибудь прокормиться, пока не подойдет его очередь. Очередь была бесконечно велика. Несколько тысяч человек зарегистрировались раньше, чем он, а брали в день на работу двух-трех, самое большое четырех человек.

Когда закрывалась биржа, Пантелеев шел домой, проходил мимо сверкающих витрин магазинов, смотрел на одетых во все заграничное нэпманов, на женщин в дорогих шубах и скрежетал зубами. И повторял про себя ту же фразу, которую повторяли многие другие люди, не нашедшие себе места в условиях нэпа и не имевшие достаточной выдержки и ума, чтобы спокойно оценить и понять причины этого. «За что боролись?» — повторял Пантелеев, хотя сам он был человеком молодым и, насколько известно, никогда за революцию не боролся.

Там, на бирже труда, Пантелеев и познакомился с такими же безработными, такими же обиженными на судьбу и на Советскую власть людьми, которые и вошли первыми в будущую его шайку.

Находится легкий выход

На бирже труда Пантелеев часто сидел с другим безработным, Гавриковым. Гавриков тоже не имел специальности и пытался найти место чернорабочего. Впрочем, однажды он решил обмануть судьбу и сунулся в другое окошечко, где регистрировали счетных работников. Ничего, конечно, из этого не получилось. У Гаврикова потребовали документы об образовании или, по крайней мере, справку с прежнего места работы.

По-прежнему сидели рядышком на скамейке двое безработных, и им казалось, что мир вокруг них чудовищно несправедлив. В мире существуют вкусная еда, красивая одежда, веселые развлечения. Но ими пользуются торговцы и спекулянты, а они, честные, хорошие люди, всего этого лишены.

Впрочем, Пантелеев иногда высказывал и другую точку зрения. Он говорил, что богатые справедливо богаты и что они с Гавриковым справедливо бедны. «Если человек богат, — говорил он, — значит, сумел разбогатеть, а мы, Митя, с тобой дураки. Мы, Митя, не можем добыть себе деньги, значит, и не заслуживаем». Митя спорил, говорил, что это не по их вине, а от плохого устройства мира. Но какой бы точки зрения ни держаться, одно было бесспорно: оба они были безнадежно бедны.

Однажды Гавриков сказал:

— Знаешь что, Леня, есть у меня двое знакомых — Раев и Осипов. Раев мне даже родственник. Люди они богатые — может, посоветуют нам чего. Давай сходим.