Записки следователя

— Говорят, вечером отправилась с подругами их дочь не то в кино, не то в парк и до сих пор не вернулась. Одета она, якобы, была в новые, дорогие модные вещи, имела серьги, перстень, электронные часы.

— Молодихина Вера, — медленно произнес Сомов…

— Да. Ее мать — Анна Алексеевна официально подала заявление. С какой-то непонятной уверенностью твердила, что Веронику ограбили и убили.

— Что-то с этой Вероникой было подобное прошлым летом. Позвоните начальнику уголовного розыска Николаю Васильевичу Спиридонову. Девочка эта, по-моему, в прошлом году стояла на учете в инспекции по делам несовершеннолетних.

Разыскивая девушку, пришлось изучить материалы, связанные с прошлогодним исчезновением из дома Вероники. Ее мать также тогда панически кричала в дежурной части милиции, что дочь погибла, однако девчонка нашлась через сутки: гуляла с «кавалером» по Москве.

На этот раз дело обстояло иначе. Истекали третьи сутки, а Вероника не появлялась дома. Тревога матери была не напрасной. А когда в зарослях крутого берега Оки, у самой кромки воды вездесущие пацаны нашли шерстяную кофту, джинсы, опознанные, как Вероникины, Анна Алексеевна вообще чуть не потеряла рассудок.

Если предположить, что Вероника, купаясь, утонула, то вряд ли бы она полезла в сентябрьскую холодную воду. Да и делать это в таком неудобном и рискованном месте безрассудно: двухметровая глубина у крутого берега, дно завалено корягами, железками — ничего другого там водолазы не нашли.

Кто затащил девушку в это глухое место? По чьей воле она полезла в осеннюю воду. Версий строилось немало. Только мать, истерически причитая, в бесконечных слезах повторяла одно и то же:

— Мою доченьку утопили, уто-пи-ли, польстились на сережки…

Мне, как следователю, принявшему дело к своему производству, хотелось знать больше о Веронике.

Девушка поступила в техникум после восьми классов. Мать ее тогда расторгла брак с алкоголиком мужем. Вера, несмотря на домашние дрязги, росла спокойной, аккуратной, словно ее и не касались ссоры родителей.

Учителя, знавшие ее семейные неприятности, между собой говорили: «Какая скромная, хозяйственная, послушная, словно не она живет с отцом-пьяницей. Мамина школа. Анна Алексеевна не даст с пути сбиться».

Вероника во всем, действительно, беспрекословно подчинялась матери, авторитет которой поколебался с прошлого года, когда к ней стал захаживать мужчина, ставший впоследствии отчимом девушки.

У Вероники в душе точно что-то надломилось. Она перестала спешить домой с занятий, задерживалась на улице вечерами. И мать как-то не то остыла к ней, не то устала ее воспитывать.

Дочь это поняла. Став студенткой, еще больше начала задерживаться до ночи, ссылаясь на срочные занятия с подругами, на отсутствие транспорта. Она выучилась ловчить, хитрить, оговариваться. Приходила с улицы то в повышенно-радостном настроении, то хандрила, точно потерянная, не сбрасывая платья, ложилась в постель.

После окончания второго курса группу Вероники отправили в колхоз. Старшей была преподаватель математики Юлия Галактионовна Смолякова. Пришлось попросить ее рассказать о том времени.

— Группа из двадцати двух девушек жила в колхозной школе, — вспоминала преподаватель, — убирали мы с поля овощи. Вечерами заниматься в основном было нечем. Но деревенские парни заглядывались на наших девчат, особенно на статную, рослую Веронику с вьющимися волосами над милым личиком… А когда в село приехала группа ребят из ПТУ нашего города, Веронику словно подменили: крутится перед зеркалом беспокойно, нервно, вечерами пропадает. Я с ней поговорила, узнала, что из города ее парень приехал. Попросила Веронику на улице не задерживаться вечерами, в крайнем случае гулять до десяти часов, познакомилась с ее кавалером Усланом, не то грузином, не то армянином. Вот я чувствовала, что Вера потянулась к нему, не может дождаться свидания… Тут я поняла, что дела мои плохи: за Верой нужен глаз да глаз. Приструнила ее, объяснила, чем это может кончиться, предложила после десяти вечера сидеть в школе. Они выполнили мои требования: проводили время, когда уже было поздно, в коридоре школы. Услан мне нравился. Не строптивый.

Следующая беседа у меня была с Анной Алексеевной все по поводу того же колхозного лета ее дочери. Она охотно рассказала:

— Вероника возвратилась тогда из колхоза возбужденная, хвалилась, что заработала за лето двести рублей, прикидывала, куда их истратить. Об Услане я впервые услышала. Даже, не видя парня, мне страшно было предположить, что у Верочки началась большая любовь. Через три дня после приезда из колхоза дочь исчезла из города. Можете представить мое состояние. Пропала единственная дочь. Вся радость-то моя в ней. Я тогда была вне себя от горя. Мне казалось, что Услан увез ее в Грузию или Армению. Что мне оставалось — бежать в милицию.

А начальник уголовного розыска Николай Васильевич Спиридонов добавил, вспоминая то заявление Анны Алексеевны Молодихиной: