Записки следователя

Вслед за Потапычем и Тихоном в комнату вошло несколько человек. Двоих из них Тихон признал: кучера по имени Степан — цыгана, что когда-то подвозил его к Дому обороны и философствовал о Варфоломеевской ночи, с ним же Тихон потом встретился у Зоси, и женщину по-мужски коренастую, с тяжелым подбородком, с широкими ватными плечами зеленого платья. В новогодний вечер эта дама настойчиво приглашала Тихона на вальс. Вид у нее сейчас был усталый. Она несла в руках поднос. На нем стоял графин с мутноватой жидкостью и тарелочки с закусками: солением, домашней колбасой, кусками меда и ржаным душистым хлебом.

У Тихона от появления снеди засосало под ложечкой, только теперь он вспомнил, что почти целый день ничего не ел, но Столицын решил отказываться от трапезы.

Женщина в зеленом одеянии величаво удалилась, и все стали молча усаживаться за крепко сбитый из досок стол.

Напротив сотрудника уголовного розыска расположились ближайшие сообщники атамана — Потапыч и бородатый Степан. Справа сел незнакомый Тихону яркий брюнет кавказского типа, очень худой, бледнолицый, лет тридцати, в артиллерийском кителе офицерского покроя. Женское имя — Сулико. Мясистый нос его загибался к правой щеке. На белом лбу багровел шрам от ранения.

Слева, закинув руку за спинку стула, развалился мордастый усатый мужик, названный Василием. К его грубому скуластому лицу совершенно не шло пенсне в золотой оправе. Он больше других изучающе осматривал господина Беккера. Через минуту угрожающе положил руки на стол.

Пауза затянулась, никто не желал ее нарушать. Курили. Потапыч скупо улыбался. Степан и двое других мужчин оставались серьезными и хмурыми. Вошла еще раз женщина в зеленом платье и поставила на стол банку с рассолом.

Воздух комнаты наполнялся табачным дымом, запахами самогона, кислой капусты и еще черт знает чем. Чувствовалось, что до прихода Тихона этот закуток проветривали, а сейчас воздух приобретал то же спертое состояние, какое было во всей «крепости».

Столицын прервал молчание:

— Господа хорошие! Увы, разочарую вас. Вынужден расторгнуть наш уговор. Есть на то веские причины. Собираюсь завтра сам отсюда драпать. Не могу больше ни одного дня задерживаться. Сегодня мне передали официальное приглашение прибыть в совдеп для беседы. А она мне ничего хорошего не сулит. Надо, как говорят, уносить ноги из сих благообразных мест. Пока не поздно.

Степан словно не слышал панической речи господина дипломата, только насупил густые брови. Он закивал кавказцу и другим своим дружкам.

— Знакомьтесь, это господин Беккер.

Сулико и Василий по-благородному привстали.

Затем господину Беккеру Потапыч деловито дал совет:

— Не суетись. О твоих бедах еще поговорим. Нынче ты наш высокий гость! Второй раз довелось с тобой свидеться. Давай отметим это событие.

— Благодарю, я поужинал, — отказывался от выпивки Тихон, но Потапыч стал серьезным:

— Не упрямься. Потрапезничай. Сулико, за тобой тост. Это по твоей части.

У кавказца перекатывались желваки на скулах, пальцы рук сжались в кулаки. Он бурно отреагировал:

— Его милость, Потапыч, только деликатесы кушают, плевал он на нашу водку. Для дипломата стоило раздобыть коньячка.

Потапыч не разделил раздражение кавказца. Старался водворить за столом мир и согласие, хотя и в его голосе появилась нотка недовольства Тихоном:

— Ладно, Сулико. У этого молодого человека мы в долгу. Но и ты, господин Беккер, не ершись. Окажи нам честь. Опрокинь чарку за удачу.

Тихон вынужденно поднял стакан с самогоном, со всеми чокнулся, пригубился к нему и поставил на место. Бандиты выпили с удовольствием и стали хрустеть огурцами. Потапыч философствовал:

— Жизнь наша — копейки не стоит, однако ее ты спас — за это тебе поклон. Еще большая будет честь, коль помогнешь в другом деле. Товар мои хлопцы поднесут прямо в нумер. А завтра утречком Степан примчит к тебе на своем вороном, отвезет на станцию. Усадит в поезд. Так говорю? — обратился оратор к цыгану. Тот кивнул в знак согласия. — В вагоне рядом с тобой поедет наш человек. Там получишь свою долю: на два миллиона золотом. Голова садовая! Маманя с папаней узнают о твоем богатстве — расцелуют. Хоть и у твоих предков всего полно. Но лишнее не мешает. У людей жадные души. Только одни об этом говорят открыто, а другие прикрываются словесными выкрутасами. Верно, хлопцы?

Дружки жадно закусывали. Лишь Степан вытер губы ладонью и заметил:

— Осыпь меня золотыми слитками — я все равно еще буду желать.

По выражению лица Сулико можно было понять, что он недолюбливает цыгана Степана. Он натянуто изрек:

— Жадность фраера сгубила. Кто этого не понимает, тот дурак. Кавказцы это понимают.

На такую колкость Степан постарался не обратить внимания, хмуро теребил густую шевелюру. Тихон настойчиво вел свою линию:

— Рисковать боюсь, да и нет резона. Советы могут упрятать в тюрьму.

Степан сжимал в руке пустой стакан.

— Тебе, дипломат, и так, и сяк, из Окска уматывать, что с нашим грузом, что без него. Не ломайся. Соглашайся. В накладе не будешь.