Записки следователя

От Климовой Вершигородцев и Кириллов зашли в соседний дом. Капитан знал всех жителей поселка, за малым исключением. Вот на порог вышла его старая знакомая — престарелая Лукерья Спирова. Капитан к ней очень уважительно относился. Когда-то на месте ее хаты хотели построить какое-то районное учреждение, а домишко Спировой снести, но по ходатайству военкомата и отдела милиции в райисполкоме решили не трогать с насиженного места старую женщину, потерявшую на войне двух сыновей. К тому же ее муж был первым начальником районной милиции и вскоре после Октябрьской революции погиб от рук бандитов.

— Страдаю бессонницей, — поздоровавшись, сообщила старушка, — а вот, соколики, ничего не знаю про ваше дело.

Вершигородцев распрощался со Спировой и направился в дом старого учителя Власова. Там есть невесты, а значит, могут быть поздние возвращения с гуляний.

Григорий Семенович, узнав о беде, разбудил всех домочадцев. Одна из дочерей — Настя — очень не хотела признаваться отцу, что она вернулась со свидания утром. Но наконец сказала, что видела мужчину, который шел огородами со стороны вокзала к складу. Она посмотрела на часы: было двадцать минут третьего.

— Что за мужчина? — поинтересовался капитан.

— Этого сказать не могу, темно было. Но грузный и пьяный. Спотыкался.

Вокзал был рядом: двести-триста метров по путям. Капитан отметил в блокноте, что необходимо допросить парня, провожавшего девушку.

А сержант Кириллов помогал капитану, но и сочинял обещанные для стенгазеты стихи. Возбуждение, вызванное первым удачным, на его взгляд, четверостишием, не проходило. На вдохновении и азарте у него появились еще четыре стиха, которые он немедленно прочитал старшему оперуполномоченному Павлу Ивановичу Вершигородцеву:

Свой долг выполняй, как диктует присяга,
Тебе доверяется труд непростой.
Ты клятву давал, преклоненно у стяга:
И верой, и правдой за дело постой.

5

Десять минут по шпалам и вот — нешумный вокзальчик. Начальник линейного пункта старший лейтенант милиции Зимундинов уже был здесь. Широкое темное лицо его от неприятной новости еще больше потемнело. Небольшие карие острые глаза его пылали гневом. Он вызвал кассира, молодую девушку. Та отрекомендовалась капитану:

— Мануйлова, работаю с ноль-ноль часов. Что-нибудь случилось?

Раскосые, монгольского типа глаза ее ожидающе смотрят на работников милиции. Допрашивал ее Вершигородцев.

— Пассажиров много было на киевский?

— Нет, человек пять.

— Поезд не запаздывал?

— Вовремя пришел. В три двадцать.

— Пассажиры по многу билетов брали?

— Все по одному. Один парень — два.

— Не помнишь его в лицо?

— Как еще помню. Женька Коровин, муж моей бывшей одноклассницы Анны Витюгиной. Спросила его: «Супругу куда увозишь — два билета берешь?» А он ответил: «Много будешь знать, зубы заболят».

— Ко-ро-вин! — привстал из-за стола Вершигородцев и полез рукой под китель растирать левую сторону груди. — Ко-ро-вин! Как был одет?

— Рубашка синяя, белыми полосами. По-моему, пьяненький…

— Ну и задача, — протянул в раздумье Вершигородцев. — Это же мой подопечный. Сколько же мы ему добра сделали!

— Судимый? — спросил Зимундинов.

— Оттуда! Год с ним занимался. Специальность получил. Ударник, портрет на заводской Доске почета. Женился. Ведь исправился парень. Радовался за него, как за сына. Не может быть, чтобы он. Черт знает, что такое! Пошли-ка, Георгий, зайдем в буфет.

— Я с вами, — встал Зимундинов.

6

Все трое вышли на перрон. Редкие пассажиры раскланивались с работниками милиции. В поселке все знали друг друга. Подошла утренняя электричка. Вокзал на несколько минут заполнился людьми. С трудом прошли через маленький зал ожидания в буфет.

Буфетчица Волошина только заступила в дневную смену и ничем не могла помочь. Ночью работала Канаева. Придет она только вечером. Вершигородцев взял на всякий случай ее домашний адрес.

И вдруг Павел Иванович почувствовал тяжесть своей работы. Легче забивать сваи. По крайней мере, там не связан с людскими душами. Попробуй, разберись в них! Мог ли совершить такое кошмарное преступление двадцатидвухлетний Женька Коровин, которого уже и с учета-то снял капитан. С особенного учета старшего оперуполномоченного угрозыска. На котором стоят прибывшие в поселок после отбытия наказания десятка полтора мужчин. В этих списках еще в прошлом месяце числился и Коровин. Да теперь вычеркнут так, что капитан в том деле, где стояла его фамилия, карандашом порвал бумагу. Он был уверен в парне на все сто процентов. Так почему же улики на складе ведут к Коровину?

К десяти утра жаркое июньское солнце уже сильно палило. Было пыльно и душно. Вершигородцев пошел домой завтракать. У порога его встретила жена и озабоченно спросила:

— Это правда? Про убийство сторожа? А, Паша?

— Правда, Лена. Дай перекусить. Надо идти в райотдел.

— Некого же подозревают?

— Не поверишь, Коровина!

— Что?! — Елена Тихоновна учила Евгения Коровина в десятом классе вечерней школы. — Не верю!