Находился Вершигородцев с раннего утра. Ноги гудели. Но, оказавшись в парке, зеленом уголке Цавли, он решил пройти его из конца в конец. Отдохнуть, подумать. По пути разбудил незнакомого мужчину, спавшего на траве. Проверил документы. Сделал нужную пометку в разбухшем от записей блокноте и не спеша подошел к пригорку. Здесь кончался парк. Чуть дальше серпом вытянулся песчаный берег реки. От воды отслаивался редкий туман, сизый, как дымок от папиросы.
«Куда теперь пойдем, товарищ капитан? — мысленно спросил себя старший оперуполномоченный. — Заглянем к новому подшефному Хайкину. Не наделал бы этот бед».
Вершигородцев покинул парк, вышел на улицу Калинина, свернул в Лесной переулок, в дом Николая Хайкина, трижды судимого за хулиганство и кражи. Полгода как прибыл тот в поселок и женился на женщине-одиночке с кучей детей.
— День вам добрый, труженики. Все дома? — спросил капитан, переступив порог. Его сразу же окружили сопливые ребятишки. Он дал им по конфете. Жена Николая, худенькая, но боевая женщина, насторожилась:
— Николай чего натворил?
Ее мать, старушка доброго нрава, сразу Павлу Ивановичу кружку квасу:
— Отведай, сынок, поспел к твоему приходу.
— Выпью, бабуся, жажда мучает. А с Николаем все в порядке, Надежда Марковна. Где он сам?
— Да вон, окаянный, — показала ухватом в окно молодая женщина, — с четырех идет на завод. Во вторую смену. Ну, что тебе? — крикнула Надежда Марковна в окно мужу.
— Сгони кур, огурцы пожрали, — ответил через форточку Николай и, увидев капитана, воскликнул: — Милиция в доме! Почтение Павлу Ивановичу. Так что, Надь, с курами делать?
— Спрячь ты их себе за пазуху, непутевый. Шугни с огорода, видишь, к тебе человек пришел. Так как, Павел Иванович, ни в чем этот баламут не замешан? А то я его враз…
Вошел Николай. Высокий — жердина. Худой, как стручок, с иронией произнес:
— Мое вам с кисточкой, гражданин капитан. Чем обязан?
— Сети что сушишь? За рыбой собрался?
— Век бы ее не видел.
— Смотри за ним, Надежда. От рыбоохраны есть сигналы.
Надежда закипятилась:
— Поменьше верьте. Надзор-то рыбный сам рыбку глушит, а потом продает — рубль кило.
— Проверю. А ноги Николая чтоб там не было. Что у тебя такой вид? — показал капитан на засученные штанины.
— Вот кого спросите. В прошлом месяце сто семьдесят принес, а костюма не выклянчу… Правда, гражданин капитан, ночью убийство было?
— Правда. Не поможешь? Дружки как? Семен Бурлов, Михайлов, «Атаман»?
— Давно с ними не виделся. Знаю, усердно вы их заставили трудиться. Так, говорят, Коровин, зять Витюгиных?
— Болтовня, — ответил капитан.
Поговорив еще немного, сотрудник милиции раскланялся с женщинами, погрозил на всякий случай пальцем подопечному:
— Я лично за тебя в ответе, не забыл? Не ершись на заводе. Слышал, с мастером пререкаешься, хвалишься жаргончиком. Прекрати!
— Можете всюду за меня ручаться. — Помолчал, ехидно добавил: — Как за Женьку Коровушкина, то бишь Коровина.
— Ну, замолкни! — Надежда шлепнула мужа ладонью по лбу.
— Может, в шахматы сыграем, гражданин начальник? Уже с месяц не с кем играть. Редко заходите. Расставлять?
— А на работу?
— Успею.
— Расставляй, отвлечемся.
Николай сделал первый ход, посмотрел, далеко ли женщины, и шепотом сказал:
— Хотите новость?
— За тем и пришел. Выкладывай!
— К вашему Женьке дружки завернули. Вчера на вокзале пьянствовали.
— Сам видел?
— Мужики говорили. Ходили вечером пиво пить в буфет. Всю компанию разглядели. Человек восемь за столом сидело. Освободились. Видимо, переписывался с ними Коровушка.
— Озадачил ты меня, брат. И все-таки Коровин тут ни при чем.
Сыграв партию, оба вышли из дома. Вершигородцев проводил Николая по улице до поворота на завод. Услышал от него:
— Дело говорю, оперуполномоченный. Коровушка с приятелями рубанул старика. И рванул когти. Не промахнись в этом случае. Не настырничай. За нашего брата, судимого, не ручайся. Потеряешь голову.
А Вершигородцев стоял на своем:
— За Коровина уверен, как за себя. А за Хайкина Николая Трофимовича поручусь через год. Иди трудись и не заедайся с мастерами. А то будешь ящики таскать в тарном складе.
— Лады, учтем. А вы, Павел Иванович, не мешкайте, идите на вокзал. С четырех заступает буфетчица Канаева. Опишет картину в деталях.
10
«Дружки? Какие приятели, когда вчера в одиннадцать вечера он ужинал дома. Пошел искать Анну, — доказывал сам себе капитан по пути на вокзал. — А, впрочем, стой, буфет работает до двух ночи. Коровин вполне мог зайти и со зла выпить. Мог и Анну искать». Толстушка Канаева виновато оправдывалась перед старшим оперуполномоченным: