Записки случайно уцелевшего

Жена Росина стоит поодаль с мужем, специально вызванным из второй роты на это неожиданное и радостное свидание. Через несколько минут мы отправляемся в путь. За нами еще две или три машины. Наш ротный в последней.

Забегая вперед скажу, что дальнейшая судьба обеих женщин, так же как и администратора клуба, не выяснена. При каких обстоятельствах они погибли, никто не знает. Я видел тогда Кунину и Росину первый и последний раз. Неизвестно, при каких обстоятельствах погиб и сам Росин.

Много-много лет спустя в коктебельском доме творчества ко мне подошла молодая красивая женщина, приехавшая сюда, к теплому морю, с двумя своими девочками-подростками. Мне накануне сказали, что это жена писателя Иона Друцэ. Но я не знал, что это дочь Росиных. Она надеялась услышать от меня хоть что-нибудь о судьбе родителей. К сожалению, я мог рассказать ей лишь то, что уже поведал читателю.

5

Быстро вечереет. Мы едем какими-то глухими проселочными дорогами. Первое время еще слышатся разговоры, шутки, даже смех. Правда, в нем проскальзывают нотки нервозности и минутного возбуждения. Но вот мы проезжаем разбомбленный, сожженный Дорогобуж и все умолкают. Даже Бек не раскрывает рта. Только мы с Костей словно по инерции еще обмениваемся изредка случайными репликами.

С наступлением осенней темной ночи на горизонте возникает и постепенно ширится багровое зарево. Порой оттуда доносятся звуки далекой канонады. Потом и они смолкают. Мы едем с погашенными фарами, в полной тишине, и только на лесных участках от деревьев тревожно отдается гул мотора. Дорога то и дело петляет, но, судя по компасу, мы продвигаемся на юго-юго-запад. А зарево становится все обширнее и все ближе - видимо, оно-то и служит теперь водителю главным ориентиром.

В какой-то большой, но по-ночному совершенно безлюдной деревне, словно вымершей, мы останавливаемся и поджидаем идущие за нами машины. Однако тщетно. За нами никого нет. Неужто они заблудились и теперь плутают во мраке? А время идет, и водитель нервничает: ему приказано достигнуть пункта назначения еще затемно. Ко всему прочему у политрука, по-видимому, высокая температура - он почти безучастно сидит в кабине и тяжело дышит.

И мы едем дальше. Одни. Едем долго. Наконец останавливаемся в каком-то селении, проехав его из конца в конец: надо все-таки уточнить, где мы. Фур-манский стучится в последнюю избу. Все правильно, наш водитель молодец! Следующая деревня - конечный пункт нашего маршрута. До нее рукой подать. Однако дорога туда плотно забита эвакуируемым на восток огромным стадом, как выясняется, заночевавшим тут с вечера. Из-за скопления коров не только проехать - пройти невозможно.

- Куда вы торопитесь? - ехидничает по нашему адресу какой-то дед из числа сопровождающих стадо погонщиков. - Там же небось еще с вчера немцы...

Этого еще не хватало! Ведь в ту деревню с минуты на минуту должны прибыть наши подразделения.

- Пошли, друзья,- говорит Фурманский.- Необходимо срочно разведать, что тут происходит. Иначе быть беде.

После недолгих переговоров с хозяевами крайней избы мы укладываем там на лавку нашего политрука. Кунин с остальными бойцами остается у пулемета. Фурманский, Сафразбекян и я устремляемся в сторону интересующей нас деревни. Надо торопиться -на востоке уже маячит светлая полоска.

Длинными перебежками вдоль темнеющего лесочка нам удается быстро приблизиться к цели. Странно - на горке кое-где огоньки. Неужели в окнах? Осторожно, крадучись, иногда ползком пробираемся к огородам злополучного селения. Злополучным оно оказалось еще и потому, что с севера к нему, как теперь выясняется, можно проехать и другой дорогой. Уже начинает светать, и это становится все очевиднее. Как же быть? Ведь наши могут воспользоваться именно ею. Впрочем, сначала надо выяснить, кто в деревне. Судя по силуэтам, там и в самом деле ночует неприятельская воинская часть: на фоне светлеющего неба угадываются очертания незнакомых больших грузовиков («бюссингов», которых я потом, в окружении, повидал немало). Но вот стали появляться человеческие фигуры. Похоже, что на взгорке у колодца умываются солдаты. До них метров полтораста, но видимость еще слабая.

Мы лежим, затаившись в кустах. Фурманский с биноклем у глаз подозрительно молчит. Но вот он так же молча протягивает бинокль мне, а сам начинает отползать в сторону лесочка, кивком приказывая следовать за ним. Я быстро наставляю окуляры на резкость и впервые вижу немцев. Я вижу их совершенно явственно. Люди в чужой форме. Они ведут себя в деревне по-хозяйски уверенно, нисколько не таясь, даже не соблюдая элементарную осторожность, хотя, расхаживая по горке, представляют собой отличную мишень. И это особенно злит. Да, именно злость испытал я тогда в большей мере, чем какое-либо другое чувство.

Я отдаю бинокль Сафразбекяну и ползу за Фурман-ским! Вскоре по шороху сзади догадываюсь, что Джа-вад меня догоняет. В лесочке мы наскоро совещаемся.