Читаем Записки солдата полностью

В то утро, когда Роммель отвел свои танки, американский самолет "С-54", прилетевший со стороны южной части Атлантики, спланировал над портовым городом Дакаром на побережье Французской Северной Африки и запрыгал по неровной взлетно-посадочной полосе еще не законченной строительством авиационной базы.

Стоял холодный, ветреный день, и тонконогие сенегальцы, таскавшие металлические пластины, зябко кутались в свои лохмотья. Я вылез из самолета, разминая затекшие ноги. Мы прибыли на театр военных действий Эйзенхауэра.

3. Тунис

Наш самолет прибыл одним из первых прямо из Натала в Бразилии на еще строившуюся базу командования транспортной авиации в Дакаре. До открытия этой линии самолеты в южной части Атлантики следовали через остров Вознесения, на котором был устроен промежуточный аэродром, к британской базе в Аккра - 2100 километров южнее Дакара.

После 25-центового завтрака, приготовленного из консервированного бекона и яичного порошка, который нам предложили в домике из толя на аэродроме в Дакаре, мы снова сели в самолет, чтобы продолжить наш путь на север еще на 2250 километров до Марракеша во Французском Марокко. Самолет несколько часов летел над безжизненной Сахарой. Но как только мы пересекли границу Марокко, снежные пики Высокого Атласа круто поднялись над пустынной равниной, и наш дальнейший путь мы продолжали между ними. За горным хребтом, на плодородных северных склонах, лежал Марракеш, похожий на хрустальный город в центре зеленого оазиса. С высоты белые огромные мечети города казались нам гигантскими грибами. Мы приземлились здесь и провели ночь в отеле "Арабеск Мамуниа". На следующий день рано утром мы вылетели в Алжир на грузовом самолете "С-47".

Бронированный "Кадиллак" Эйзенхауэра уже поджидал нас у ангаров, когда днем 24 февраля 1943 г., поднимая фонтаны воды, мы приземлились на разбитом бомбами аэродроме в предместьях Алжира. Бронированный автомобиль был изготовлен в Англии по настоянию офицеров разведки, опасавшихся за безопасность Эйзенхауэра на узких людных улицах Алжира. Однако покрышки не выдерживали тяжести бронированного кузова, смонтированного на обычном шасси автомобиля, и в конце концов машина была передана для перевозки важных персон. Сойдя с взлетно-посадочной полосы, покрытой металлическими пластинами, мы потащили наш багаж, шагая по непролазной грязи, и я впервые понял Айка, который жаловался генералу Маршаллу на грязь, приковавшую авиацию к земле. Уже много лет здесь не было таких сильных дождей, как в эту зиму. Они превратили Северную Африку в болото, в котором тонули даже стальные пластины, доставленные сюда для улучшения аэродромов.

Штаб союзных войск Эйзенхауэра был втиснут в неуклюжий отель "Сент-Джордж". Отель стоял на покрытом пальмами склоне холма, возвышавшегося над оживленной гаванью Алжира. Суда "Либерти" теснились у причалов, на которых сновали грузчики-арабы. Пасмурное небо было усеяно аэростатами заграждения. Отель "Сент-Джордж", коридоры которого были отделаны мозаикой, стал африканским Пентагоном, заполненным прекрасно одетыми офицерами союзных войск. Как и все штабы, штаб союзных войск угрожающе разросся после высадки десанта в Алжире. В нем работало не менее 1100 офицеров.

По прибытии в отель "Сент-Джордж" меня немедленно провели в кабинет Эйзенхауэра. По соседству помещался кабинет его неутомимого начальника штаба Беделла Смита Так началась моя совместная служба с Дуайтом Эйзенхауэром, которая продолжалась всю войну. В течение 28 лет после окончания Вест-Пойнта нас перемещали из одного гарнизона в другой, но мы никогда не служили вместе. По существу, мы виделись не более шести раз, и то лишь во время спортивных соревнований армии и флота и на редких традиционных встречах выпускников.

Эйзенхауэр поступил в Вест-Пойнт 14 июня 1911 г. и закончил его в 1915 г. В 1911 г. я еще работал в мастерских на железной дороге "Вабаш" в городе Моберли в штате Миссури. Мой отец, сельский учитель, умер, когда мне было 14 лет. Я жил на средства матери-портнихи. По окончании средней школы в Моберли в 1910 г. я поступил на железную дорогу, рассчитывая скопить денег, чтобы на следующий год поступить в университет.

Как-то в воскресный вечер в конце весны 1911 г. Джон Крюсон, агент по торговле недвижимой собственностью и директор воскресной школы при церкви моего прихода, спросил, почему бы мне не поступить в Вест-Пойнт. Он знал о моей любви к жизни на свежем воздухе, унаследованной от отца, который брал меня на охоту, когда я был еще ребенком.

- Я не могу рассчитывать на поступление в Вест-Пойнт, - сказал я, - мне и так тяжело будет зарабатывать на жизнь.

- Тебе не нужно будет платить в Вест-Пойнте, Омар, - объяснил Крюсон. - За твое обучение будет платить армия.

Это усилило мой интерес к возможной карьере солдата.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное