Читаем Записки солдата полностью

Когда Эйзенхауэр спросил хорошо ли я снаряжен для длительных поездок по фронту, я с горечью подумал о тех 35 килограммах ненужных курток и светлых брюк, которые я взял с собой по совету моих вашингтонских друзей. Мой сверток с постельными принадлежностями - спальный мешок, надувной матрац и непромокаемая накидка "Л. Л. Бин" - остался в порту в Бруклине в ожидании перевозки на каком-нибудь товаро-пассажирском пароходе. Это было последний раз во время войны, когда я расстался со своим постельным свертком.

В первый вечер во время обеда на хорошо охранявшейся вилле Эйзенхауэра около отеля "Сент-Джордж" приятные манеры Эйзенхауэра исчезли, когда он сердито заговорил о критике в США его сделки с Дарланом. Как будто стараясь окончательно убедить самого себя, он горячо и подробно говорил об обстоятельствах, заставивших пойти на эту выгодную сделку с Виши. Убийство Дарлана .накануне рождества избавило Эйзенхауэра от хлопот, тем не менее этот вопрос все еще мучил его.

Эйзенхауэр вовсе не совершил ошибку, пойдя на соглашение с Дарланом, - он понимал политическую опасность сделки. Он быстро разобрался в тонкостях своего политического положения в Северной Африке. Перед тем как вступить в переговоры с Дарланом, он обстоятельно взвесил военные выгоды сотрудничества, сравнивая их с риском создать затруднения союзникам. Хотя реакция общественности на сделку была значительно острее, нежели Эйзенхауэр предполагал, он продолжал придерживаться мнения, что этот компромисс был чрезвычайно важен для обеспечения безопасности союзников во время высадки в Северной Африке.

Эйзенхауэр утверждал, что, несмотря на беспринципность и скверную репутацию, Дарлан выполнил свое обещание и передал Французскую Северную Африку в руки союзников. Только приказ Дарлана прекратить огонь положил конец сопротивлению французов вторжению союзников. Именно Дарлан убедил несговорчивого адмирала Пьера Буассона в Дакаре связать свою судьбу с союзниками, обеспечив таким образом для нас базу в Южной Атлантике на территории Французской Западной Африки. Правда, французскому флоту в Тулоне не удалось уйти и присоединиться к союзникам, однако он был затоплен, и немцы не смогли использовать его.

Военная необходимость иногда заставляет нас жертвовать принципами. Сотрудничество с Дарланом вызывало не меньшее отвращение у Эйзенхауэра, чем у его критиков в Соединенных Штатах. Однако Эйзенхауэр утверждал, что он использовал Дарлана не как союзника, а как удобный и полезный для осуществления его планов инструмент.

Два дня я знакомился в штабе Эйзенхауэра в Алжире с дополнительными данными относительно обстановки на фронте. В переполненных импровизированных помещениях штаба союзников британский и американский персонал уже достигли единства, которое можно отнести на счет Эйзенхауэра, настаивавшего на сотрудничестве между союзниками. - Никто не возразит, - объяснил мне один офицер, - если вы захотите обозвать кого-нибудь ублюдком. Но если вы назовете его "английским ублюдком", тогда, сэр, берегитесь!

Приказы Айка были ясны. Склочники, подрывавшие единство, немедленно отсылались в свою страну на обычном судне без охраны.

Создавая общий союзный штаб, Эйзенхауэр организовал объединенные отделы по оперативным вопросам, по разведке и по планированию снабжения. Если отдел возглавлялся британским офицером, его заместителем был американец, и наоборот.

Однако в отношении снабжения и административного обслуживания потребовалось создать параллельные британские и американские органы ввиду особенностей в оснащении и организации обеих армий.

Англичане, работавшие в разведывательном отделе союзного штаба, заткнули за пояс своих американских коллег. В течение многих лет перед войной англичане упорно изучали весь мир, и это дало им преимущества, которые мы никогда не могли себе обеспечить. Американская армия длительное время недооценивала значение разведывательной подготовки. Это вскоре сказалось на руководстве нашими войсками. Готовя офицеров для командных постов, мы на протяжении многих лет не обращали должного внимания на их разведывательную подготовку. Совершенно нереально предполагать, что каждый офицер имеет склонности и способен командовать войсками на поле боя. Многие пригодны только к штабной и разведывательной работе и, безусловно, предпочтут работать по этой специальности всю жизнь. Однако вместо того, чтобы отбирать способных офицеров для разведывательной работы, мы пропускали их через обычные стажировки в войсках, мало используя их природные наклонности. В органы разведки зачастую назначались совершенно неподходящие люди. В некоторых гарнизонах разведывательный отдел стал даже тем местом, куда сплавляли офицеров, не пригодных к строевой службе. Я припоминаю, как я лично старался избавиться от своего поста, когда меня назначили на разведывательную работу. Если бы не исключительно одаренные люди из призванных на военную службу резервистов, заполнивших многие из разведывательных постов во время войны, наша армия остро нуждалась бы в компетентных кадрах офицеров-разведчиков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное