Записки советского адвоката. 20-е – 30-е годы

Что же все-таки может получить пострадавший, но уцелевший пассажир? В стоимость железнодорожного билета включена страховка, поэтому пассажир, получивший увечье, получает пенсию в зависимости от процента утраченной им трудоспособности и его среднего месячного заработка, исчисленного за последние 10 лет. Капитализированная сумма не выплачивается ни в коем случае. Если пассажир погиб, то пенсию получают лица, бывшие на его иждивении, если они узнают об этом и не пропустят срока на претензию к железной дороге.

Ни одна газета не смеет писать о железнодорожной катастрофе и о количестве жертв. Никогда и нигде вы не услышите ни от одного участника катастрофы рассказов об этом. Факты расстрелов под обломками вагонов известны многим, но об этом, конечно, все молчат, так как от всех свидетелей железнодорожного несчастья НКВД отбирает подписку о неразглашении под угрозой наказания. Во всяком случае дела эти в судах не проходят.

Я как-то беседовал с моим приятелем, юрисконсультом Ворошиловской железной дороги, обслуживавшим участок дороги Армавир-Туапсе. Он высказал мысль, что расстрелы пассажиров под вагонами не самочинные действия, а производятся, видимо, в соответствии с инструкциями НКВД и с согласия заинтересованных наркоматов: путей сообщения, юстиции и, конечно, здравоохранения. Все, что в лучшем случае получает потерпевший, это пенсию. Но советская пенсия в вечно падающих в цене рублях превращает человека в отбросы общества если тот не имеет других источников дохода.

13. Несколько случаев в конце НЭПа

В городе Темрюке мне пришлось защищать молодого человека, только что окончившего гимназию. Он обвинялся в убийстве. У него была невеста. Как всегда, сначала нежная переписка, затем дивные встречи, катание на лодке по Кубани ночью при обжигающей своими лучами кубанской луне. По делам он уехал на три дня в гор. Екатеринодар. Вернувшись, он узнал, что его невеста живет не только с ним, но и с его товарищем по гимназии. Следует бурное объяснение, слезы. Она говорит, что тот ее обманул, что все было против ее воли, что она любит только его. В общем, она говорит то, что в таких случаях обыкновенно говорят женщины. И они решают товарища по гимназии убить, устроив ему ловушку. Девушка назначает свидание жертве ночью за оградой церкви, они встречаются, располагаются под каменной стеной, и тогда обвиняемый перепрыгнул через ограду и схватил лежавшего соперника за горло. Он душил его до тех пор, пока тот не перестал хрипеть. А девушка стояла подле, приводя себя в порядок, оправляя белье и платье, и оправдывалась тем, что «ловушка» слишком долго тянулась.

Фамилия убийцы была Панюшкин. Он получил 10 лет лишения свободы. Она — три года. Фамилию ее я забыл.

Некоторые подробности процесса для характеристики советской адвокатуры. Дело тянулось два дня. Невесту защищал адвокат 3-ко. Процесс подходил к концу и после перерыва должны были начаться прения сторон. Вдруг защитник 3-ко встал и в очень развязной форме заявил, что имеет вопросы, «очень много вопросов», к свидетелям и даже к суду. Он был совершенно пьян и еле держался на ногах. Председатель суда предложил ему удалиться. Он вступил в пререкания, и милиционер стал его «вежливенько» подталкивать. Тот начал цепляться руками за публику, в это время у него из раскрывшегося портфеля выпали кодексы и бутылка водки, которая разбилась об пол. Мне же пришлось защищать обоих подсудимых, хотя интересы их были противоположны.

Однажды под вечер пришел ко мне на прием человек. Я знал, что он без определенных занятий, и подозревал в нем агента ГПУ. Он стал у меня просить юридического совета относительно спорной коровы, а затем перевел разговор на военные темы. Я насторожился, так как понял, что это экзамен ГПУ, и смело пошел навстречу. Я стал доказывать ему всякие нелепости с точки зрения военного дела. Он возражал, я горячился (для вида), упрекал его в военной безграмотности, он тоже вошел в азарт и заявил мне в конце концов, что я ничего не понимаю в военном деле. Наконец, я окончательно с ним разругался, и он ушел, забыв о спорной корове. Через три года я узнал от него, что «экзамен» в тот вечер выдержал. Но все это произвело на меня тяжелое впечатление. Я понял, что ГПУ меня прощупывает. Кроме того, на базаре поползли слухи, что я полковник и живу под чужой фамилией. Это мне по секрету сообщали знакомые, передавая затем из уст в уста эти слухи друг другу, как бы выражая тем самым симпатию. Возможно, что посещение меня агентом ГПУ было проверкой этих слухов.