Записки советского интеллектуала

«Еврейская» тема остается особой темой воспоминаний. Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что Рабинович писал воспоминания, не особо рассчитывая на публикацию и менее всего предполагая, что с конца 1980-х — начала 1990-х годов в СССР (затем в России и Украине) как грибы начнут появляться многочисленные издания, посвященные еврейской проблематике. И, наверное, в самом фантастическом сне ему не могло привидеться, что в нескольких десятках метров от здания Научной библиотеки МГУ им. Горького, которой ему пришлось заведовать в годы войны, на третьем этаже старого здания МГУ на Моховой, будет «квартировать» Еврейский университет в Москве (ныне Высшая гуманитарная школа им. С. Дубнова)…

Тем более любопытно обращение Михаила Григорьевича, вполне ассимилированного советского интеллигента, для которого идиш — всего лишь «жаргон», а в доме к столу подавался армянский молочный суп, в первой же главе к своим корням; глава, датированная 1969 годом, так и озаглавлена: «Кто мы такие?» Кроме этой и последующей главы «Наши фиктивные сестры», в которых очень живо, на основе семейных преданий и личных воспоминаний рассказывается о жизни, быте, постепенной ассимиляции еврейской семьи в начале XX в., особое значение имеет глава «Пятьдесят третий», которая и отмечает, пожалуй, главную жизненную коллизию Рабиновича.

«Пятьдесят третий» был для каждого из советских граждан «еврейской национальности» свой. Рабиновичу не пришлось, к счастью, пережить ничего экстраординарного; если не считать намерения развестись с женой-армянкой Еленой Карповной, чтобы спасти ее и сына от возможного выселения, о котором тогда ходили упорные слухи. В феврале 1973 г., когда писалась глава о событиях двадцатилетней давности, Михаил Григорьевич заключил: «И я все время возвращаюсь мыслью к тому, что, в общем-то, мне повезло. Выгнали с работы, но ведь не посадили, не отправили в концлагерь, ни даже в Биробиджан!»

Перемены политики правящей партии по отношению к «лицам еврейской национальности» выразились, между прочим, и в негласном введении «процентной нормы» при поступлении в высшие учебные заведения. «Норма» действовала едва ли не до конца советской власти. А. В. Арциховский, будучи деканом истфака МГУ, как-то раз сказал Михаилу Григорьевичу: «Понимаете, в этом доду нам тат мало дали лимита на евреев — полпроцента! Значит, мы можем принять одну татую-нибудь еврейстую девочту».

В археологии есть понятие «культурный слой»; в своих воспоминаниях Рабинович, как и подобает археологу, обнажает перед читателем один «культурный слой» за другим; вот 1953-й… 1952-й… 1943-й… Его «раскопки» в собственной памяти позволяют нам ощутить дух и «ткань» времени, те детали, которые может сохранить только память отдельного человека.

* * *

С 1997 г. М. Г. Рабинович вместе с женой Е. К. Погосянц жил в Пало Алто (Калифорния, США), куда переехал по настоянию сына и невестки, математиков, специалистов по программированию, с начала 1990-х годов живущих и работающих в центре Силиконовой долины. 4 февраля 2000 г. Михаил Григорьевич скоропостижно скончался, не успев завершить работу над очередной главой воспоминаний…

Публикация осуществлена по рукописи, любезно предоставленной в наше распоряжение Г. М. Погосянцем, сыном Михаила Григорьевича. Рукопись — машинопись с авторской правкой — подготовлена к печати доктором исторических наук О. В. Будницким. Воспоминания печатаются полностью, за исключением, согласно авторской воле, главы об А. В. Арциховском[5]. Два мемуарных этюда — «Юрий Ларин (младший)» и «Шура Беленький» — помещены в приложении, так как автор в составленном им оглавлении не определил их места. Очерк «Шура Беленький» был завершен автором последним, в отличие от остального текста это автограф.

Вступительная статья написана Л. А. Беляевым и В. Я. Петрухиным, тесно общавшимися с Михаилом Григорьевичем на «научной» почве, и О. В. Будницким, встречавшимся с ним в «американский» период его жизни.

Авторы искренне благодарны за помощь в работе археологу и историографу А. А. Формозову, знавшему М. Г. Рабиновича с университетских времен, и А. Ф. Панца, предоставившей сведения о сотрудниках научной библиотеки МГУ.

Л. А. Беляев, О. В. Будницкий, В. Я. Петрухин

Часть 1 До войны

Кто мы такие

Однажды я немало удивил украинских коллег, запросто «спивая» с ними «украинськи писни». Выяснилось, что я даже лучше знаю слова, чем некоторые украинцы.

— Кто у вас в семье украинец?

Нет, украинцев в нашей семье не было.

Только евреи.

Но евреи разные, прошедшие разные жизненные пути.

Заполняя так называемую «большую» анкету, я всегда пишу, что мать родилась в селе Семейки Острогожского уезда Воронежской губернии. Так вот, это было украинское село. В Воронежской губернии издавна живет много украинцев, или, как их называли в царское время, «воронежских хохлов». Настоящие украинцы звали их «перевертни», так как украинский их язык был уже не совсем чистым: некоторые выражения они «перевертывали» на русский лад.