Записки советской переводчицы

5. И, наконец, пятая категория иностранцев — это коммунисты всех стран. В большинстве, это, конечно, секретари, казначеи, ответственные лица. Я имела удовольствие наблюдать за некоторыми из них, так как октябрьская делегация 1932 г. жила в гостинице «Европа», где одновременно помещались (они буквально жили месяцами в Москве) Вайян Кутюрье, Эгон Эрвин Киш и теперь уже покойный Фриц Геккерт. Эта категория иностранцев пользуется в СССР полной свободой (конечно, в пределах, диктуемых коммунизмом). В зависимости от их силы, воли и характера, а также внушаемого ими уважения, их размещают либо в первоклассной, либо в третьеклассной гостинице. Они живут на всем готовом, получают необходимые им суммы, имеют в своем распоряжении автомобили Коминтерна или Профинтерна, словом, катаются, как сыр в масле.

В большинстве своем это уже старые приятели Москвы и почти все они осилили российский язык в степени, достаточной для того, чтобы в обыденной жизни обходиться без переводчика. Они продают каждый свою страну — международной банде, заседающей в Кремле и в Коминтерне, очень мало интересуются действительным положением вещей в Советском Союзе и отмахиваются, как от докучливой мухи, от всех сведений, могущих так или иначе нарушить их душевный покой.

В гостинице «Балчуг»

Выйдя от Гецовой, иду прямо в «Балчуг». В вестибюле меня останавливает портье.

— Вам куда, гражданка?

— Я из Комиссии Внешних Сношений. Меня послала Гецова.

— Сейчас справимся.

Короткий телефонный разговор, меня пропускают.

— Делегация во втором этаже, в приемной.

Поднимаюсь по лестнице, спрашиваю у первого попавшегося: где приемная; вхожу. Комната полна народу, везде английский говор. Меня сначала никто на замечает. Потом от одной из групп отделяется стройная, сухощавая фигура.

— Вы — товарищ Солоневич?

— Да, а вы, наверное, Игельстром?

— Угадали. Ну, вот хорошо, что вы пришли. Давайте я вас сейчас с делегатами познакомлю.

Игельстром представляет меня всем по очереди, как новую переводчицу. Сперва я никого не различаю, я смущена, так много рукопожатий сразу. Потом Игельстром меня оставляет с двумя делегатами — мужчиной и женщиной, и исчезает.

Завязывается разговор. Оба производят на меня сразу же очень приятное впечатление, такие простые и веселые. Миссис Нелли Честер и мистер Джонс[1]. Она — жена шахтера, он — сам шахтер. Старый заслуженный профсоюзный работник. Позже, недели две спустя, мы философствовали с ним как то в купе поезда и он заявил мне:

— Знаете что, все англичане — ханжи.

Теперь я стараюсь прежде всего получше ориентироваться в столь новой для меня обстановке и узнать, о чем может идти речь на митинге, где мне предстоит переводит. Я с горестью констатирую, что между литературным английским языком, которому меня обучали, и на котором написаны многочисленные английские романы, — и живым, народным английским языком, как говорят в Одессе, «две большие разницы». К тому же выясняется, что делегаты были избраны по одному от всех угольных районов Англии и диалекты их разнятся между собой значительно больше, чем, например, наш вологодский акцент от, скажем, конотопского.

Вот подходит к нашей группе седой старик, мило мне улыбается и произносит длинную фразу. По тону слышно, что он меня как то приветствует, но я, ей-Богу же, ничего не понимаю.

— Это наш председатель, мистер Лэтэм.

— Из какого района? — решаюсь спросить я.

— Из Ланкашайра.

— А вы, миссис Честер?

— Из Ноттингэма.

— Вы не знаете, кто именно будет произносить речи на митинге, куда мы сейчас поедем?

— Я и мистер Джонс.

Вот почему Игельстром оставила меня с этими двумя. Она, вероятно, подумала, что мне лучше заблаговременно ознакомиться с их говором. Ну, не дай Бог, мне дали бы попервоначалу переводить этого самого Лэтэма. При одной мысли об этом, у меня холодеют ноги и сердце часто-часто бьется.

— Миссис Честер, не можете ли вы мне сказать вкратце о чем именно вы будете сегодня говорить? Вы сами понимаете — я сегодня первый раз буду вас переводить, может быть кое чего не пойму.

— Oh, well, я вам скажу.

В трех словах она передает мне содержание речи. Тот же вопрос я задаю и Джонсу.

Игельстром зовет меня к себе. Подводит к женской группе и особенно любезно подталкивает к высокой англичанке с рыжими волосами.

— Это миссис Кук.