Записки советской переводчицы

Серое сентябрьское утро. Попрощавшись с сыном, я с мужем покидаю нашу салтыковскую голубятню и еду в город. Пригородный поезд подходит к Курскому вокзалу. На первой платформе уже стоит скорый поезд и в нем сразу бросается в глаза международный вагон, и, рядом, какой-то, не совсем обыкновенного типа вагон, окрашенный в красивый синий цвет. Как раз, когда мы подходим к этому вагону, в международный вносят несколько ящиков с ситро и зельтерской. Возле них суетится какой то еврейчик.

— Москва — Харьков — Севастополь, — гласит дощечка на вагонах.

Наверное наш поезд?

Когда накануне я из «АМО» забежала к Гецовой, она дала мне удостоверение (оно и теперь еще хранится у меня) в том, что я отправляюсь в поездку по СССР в качестве переводчицы при иностранной делегации. Но на мой вопрос — куда именно мы поедем и сколько времени продлится поездка, она ничего точного не ответила. Позже я узнала, что маршрут делегаций держится в строгом секрете, и только партийные руководители о нем осведомлены.

На перроне показываются мои англичане, Игельстром и еще несколько человек. Делегаты любезно меня приветствуют. В 1926 году я была гораздо жизнерадостнее, чем теперь, а люди любят жизнерадостность.

Прощаюсь с Ваней и сажусь в вагон, не синий, а международный. В синий — Игельстром сажает старика председателя Лэтэма и секретаря делегации Смита. Как потом оказывается, синий вагон — это бывший вагон императрицы Марии Федоровны. В нем имеется большое отделение — спальня и кабинет, — ванная, столовая и четыре купе. Сейчас в нем помещаются: Лэтэм, Смит, Игельстром, некий высокий, горбящийся человек с длинными носом по фамилии Слуцкий, и возглавляющий нашу делегацию секретарь центрального Комитета профсоюза горнорабочих СССР — товарищ Горбачев. Это приземистый мужчина, лет сорока пяти, рыжеватые волосы торчат ершиком, он — полуграмотен, но видимо имеет большие революционные заслуги, так как держится чрезвычайно важно, еле удостаивает кого-либо словом. Его презрительные свиные глазки смотрят на мир враждебно и подозрительно. Секретарь центрального комитета союза — это очень важная шишка в СССР. На эту должность назначаются люди особенно энергичные и беспринципные, так как им приходится сплошь и рядом проводить мероприятия, которые идут вразрез с интересами членов профсоюзов. Ударничество, увеличение норм и столь модная теперь стахановщина — все это правительственные мероприятия, но проводятся в жизнь они, главным образом, через профсоюзы. В СССР профсоюз не только не защищает интересов трудящихся, но идет прямо таки против этих интересов и помогает советской власти еще туже затягивать узел.

* * *

В международном вагоне поместились все остальные восемнадцать делегатов и делегаток, я и завхоз Боярский, тот самый, который хлопотал возле ящиков. Само собою разумеется, что в обоих вагонах были проводники, но мне так и не удалось узнать, кто они и что они, пока уже в 1932 году я не познакомилась с этим институтом поближе. Оказалось, что все они партийцы, часто бывшие матросы или красноармейцы, которые обязаны строго следить за тем, чтобы из делегатских вагонов ничего не украли на стоянках поезда и чтобы никто из обычного населения не пробрался чего доброго в вагоны. Проводники имеют оружие и имеют право им пользоваться по своему усмотрению. В Донбассе один из наших проводников на моих глазах застрелил беспризорного…

Трое из делегатов таковыми, собственно говоря, не были. Это был Поль и его семья. Поль — английский коммунист и редактор коммунистической газеты «Sunday Worker» (не знаю, выходит ли она еще теперь). Его обязанность состояла в том, чтобы помогать русским «товарищам» околпачивать его соотечественников, делать по дороге снимки и отправлять во все время пути десятки телеграмм в английские газеты левого направления — о «триумфальном путешествии» английских горняков по Стране Советов. Поль был красивым, полным, краснощеким малым, который был очень не прочь пофлиртовать при всяком удобном и неудобном случае. Если бы не цербер в образе его жены, он, вероятно, не доехал бы обратно до Москвы, а застрял где-нибудь на Украине, около какой либо смазливой русской бабенки. Но цербер был на лицо, в образе худой черноволосой английской еврейки и их общего детища четырнадцатилетней Милли.

Меня поместили в четырехместном купе с тремя англичанками! Миссис Кук, миссис Честер и еще одной, фамилию которой, к сожалению никак не могу вспомнить. В простоте своей, я полагала, что мы едем дней на десять. Оказалось, что наша поездка затянулась на сорок дней, и в течение этих сорока дней это купе превратилось для нас всех четырех в нашу спальню, и вообще в наш дом.