– ваша автостраховка истекла, новая будет стоить двести сорок восемь долларов за год, оплатить вы должны заранее, у вас имеется три нарушения правил дорожного движения, каждое нарушение приравнивается к дорожно-транспортному происшествию…
– брехня собачья!
– что?
– за аварии платите вы, за так называемые нарушения плачу я, но эти парни на своих мотоциклах, которые защищают нас от нас же самих, должны в день выписать от шестнадцати до тридцати штрафных квитанций, чтобы оплачивать себе дома, новые машины, одевать и обвешивать побрякушками своих женушек, так что не впаривайте мне всякую чушь, я больше не езжу, а машину столкнул с пирса вчера ночью, одно только жалко.
– что это значит?
– это значит, что жалко, я не остался в этой ебаной машине, когда она пошла ко дну.
Маккаллер повесил трубку и принял от дочурки пиво.
– малышка, – сказал он, – возможно, в твоей жизни будет больше хорошего, чем в моей.
– я люблю тебя, Фредди, – сказала девчушка и обхватила папу, правда, ее коротенькие ручки не со- " шлись кольцом. – я раздавлю тебя! я люблю тебя! и раздавлю!
– я тебя тоже люблю, малышка! – отозвался Фредди и тоже обнял свою дочь.
девочка засияла вся, и если бы она была котенком, то наверняка замурлыкала бы.
– что за смешной мир, – пробормотал он. – у нас есть все, но мы не можем ничем воспользоваться.
они расселись на полу и принялись играть в игру под названием «Построй город», возник небольшой спор насчет железной дороги – на предмет того, как и кто мог ею пользоваться.
но тут в дверь позвонили, Маккаллер встал и открыл.
увидев входящих, дочь воскликнула:
– мама! Марти!
– собирай свои вещи, дорогуша, пора уходить.
– я хочу остаться с Фредди!
– я сказала, собирайся!
– но я хочу остаться!
– больше я повторять не буду! собирайся, или я надеру тебе задницу!
– Фредди, скажи ей, что я останусь!
– она хочет остаться.
– ты опять пьян, Фредди, я же просила тебя не пить при ребенке!
– ну, ты тоже пьяная!
– хватит, Фредди, – вмешался Марти и закурил. – и вообще, ты мне не нравишься. Я всегда думал, что ты наполовину педик.
– спасибо, что высказался на мой счет.
– просто не называй ее пьяной, Фредди, а не то я надеру задницу тебе…
– момент, я тебе что-то покажу, – перебил его Фредди и шмыгнул на кухню.
вернулся Фредди, напевая:
– Ра-да! Ра-да! Ра-да-да-да!
Марти увидел в руке Фредди кухонный нож.
– думаешь, эта штука тебе поможет, Фредди? да я затолкаю его тебе в жопу.
– без сомнения, только вот послушай, мне позвонила одна мадам из телефонной компании и сказала, что, раз я не оплатил последние счета, мой телефон будет отключен, я ответил, что не прочь был бы ее выебать, но она повесила трубку.
– ты это к чему?
– а к тому, что я тоже могу отключить, кого захочу.
Фредди действовал молниеносно, его быстрота была почти фантастической, кухонный нож скользнул четыре или пять раз по горлу Марти, прежде чем тот повалился на спину и скатился по ступеням.
– господи… не убивай меня, пожалуйста, не убивай.
Фредди вернулся в комнату, бросил нож в камин и снова сел за игру, дочь опустилась рядом.
– теперь мы сможем доиграть.
– это точно.
– машинам нельзя ездить по железной дороге.
– нет, черт побери, нельзя, полиция нас сразу арестует.
– а мы же не хотим, чтобы нас арестовала полиция, правда?
– угу-
– а из Марти это все кровь течет, да?
– конечно.
– это мы из нее сделаны?
– ну, большей частью.
– большей частью чего?
– ну, большей частью из крови, костей и боли.
они сидели на ковре и играли в игру под названием «Построй город», снаружи раздавались сирены – «скорой помощи» (слишком поздно) и трех патрульных машин, к Марти подошел белый кот, повел носом и отскочил прочь, на подошву левого ботинка убитого заполз муравей.
– Фредди?
– что?
– я хочу тебе что-то сказать.
– валяй.
– к маме в попу лазают пальцами всякие мужики и выковыривают оттуда какашки…
– ладно, я тебе верю.
– а где сейчас мама?
– не знаю.
а мама металась по улице, исповедуясь всем подряд – продавцам газет, служащим лавок, барменам и просто сумасшедшим бродягам, садистам и мотоциклистам, отставным морякам и наркоманам, сутенерам и шлюхам, читателям Мэтта Вайнстока и т. д. и т. п. а небеса были голубыми-голубыми, и в пекарнях упаковывали свежевыпеченный хлеб – и впервые за многие годы мамины глаза прояснились и ожили и стали просто прекрасными, а вот смерть выглядела по-настоящему скучной, просто тоска зеленая, и никто – ни тигры, ни муравьи – никогда не узнает, почему это так, и даже персик в один прекрасный день возопит.