Записки старого козла

никогда нельзя сказать наверняка, что терзает человека, даже самые пустяшные вещи могут превратиться в кошмар, когда вы впадаете в определенное состояние духа, а хуже всех забот/страхов/мучительной усталости – это нечто, что вы не можете объяснить, или понять, или даже обсудить, оно наваливается на вас и давит, как большой лист металла, и нет возможности его сбросить, даже за 25 баксов в час. я знаю, самоубийство? оно кажется совершенно непостижимым, пока вы сами о нем не задумаетесь, и совершенно необязательно принадлежать для этого к Союзу поэтов, однажды, когда я был помоложе и жил в дешевом мотеле, мне довелось соседствовать с одним мужиком постарше, из бывших заключенных, который работал чистильщиком автоматов для изготовления конфет, не самая вдохновляющая работенка, верно? как бы там ни было, иногда по вечерам мы квасили вместе, и он казался мне нормальным мужиком – сорокапятилетним ребенком, одиноким и спокойным, не озлобленным на все и вся. Лу – так его звали – бывший шахтер с ястребиным носом и огромными искалеченными руками, в обшарпанных ботинках, волосы не причесаны, и с дамами не так ловок, как я был – тогда, короче, он прогулял один рабочий день, потому что забухал, и повелители конфетоделательных машин его уволили, он пришел и сообщил мне об этом, я посоветовал ему не заморачиваться по этому поводу – любая работа просто-напросто сжирает у людей их драгоценное время, видно, моя доморощенная мудрость не произвела на него должного впечатления, и он удрученно ушел, через пару часов я постучался в его дверь, хотел стрельнуть курева, но Лу не отозвался, тогда я решил, что он просто напился, и толкнул дверь – она отворилась. Лу лежал на кровати, а газ наполнял комнату, я еще подумал тогда, что Южнокалифорнийская газовая компания и понятия не имеет, как много людей пользуется ее услугами, но как бы там ни было, я распахнул окна и перекрыл газ в калорифере и плитке – у него и нормальной плиты-то не было, – обыкновенный забулдыга, который потерял свою работу по уборке автоматов для изготовления конфет за то, что прогулял день, «босс сказал мне, что у него еще не было такого хорошего работника. Но все дело в том, что я прогулял слишком много – два дня за последний месяц, он ведь предупреждал меня, что если еще такое повторится, все – я вылетаю».

я подошел к кровати и потормошил Лу.

– эй, выкидыш безмозглый!

– а?

– ты, жертва аборта, еще такое сделаешь, и я тебе задницу порву на глазах у всего этого гнилого городишки!

– эй, Ски, да ведь ты мне жизнь спас! я теперь обязан тебе своей жизнью! ты спас ее!

чувака переклинило на этом «ты мне жизнь спас» так, что последующую пару недель нашего совместного запоя он ни о чем другом говорить уже не мог. уткнувшись своим орлиным шнобелем в плечо моей чувихи и накрыв своей огромной изуродованной рукой ее руку или, что хуже, ее коленку, он вопил:

– эй, этот сопливый выблядок мне жизнь спас! знаешь об этом?

– ты мне уже миллион раз рассказывал об этом, Лу.

– как пить дать, спас мою жизнь!

а потом он исчез, не заплатив за жилье недели за две. и больше я его не встречал.

вот поговоришь о суициде с бодуна – и вроде бы немного отпускает, или все же попробовать? я прикончил последнюю баночку пивка, радио на полу передавало японскую музыку, зазвонил телефон, какой-то пьяница, межгород, из Нью-Йорка.

– послушай, мужик, до тех пор, пока будут появляться хотя бы по одному Буковски каждые пятьдесят лет, я готов жить.

я позволил себе порадоваться этому заявлению, использовал его в свою пользу в борьбе против безжалостной похмельной лихорадки.

– помнишь наши загулы, мужик?

– да, помню.

– а ты чем сейчас занимаешься, все пишешь?

– да вот сейчас пишу про самоубийство.

– самоубийство?

– ага, я веду колонку в новой газетенке, звать «ОТКРЫТЫЙ ГОРОД».

– и что, они напечатают про самоубийство?

– не знаю.

мы поговорили еще немного и распрощались.

еще одно похмелье, еще одна колонка, я вспомнил свое детство, тогда по радио передавали песню «Грустный понедельник», говорят, когда ее крутили в Венгрии, что ли, кто-нибудь обязательно накладывал на себя руки, в конце концов песню запретили транслировать, вот и сейчас из моего радио разливается по всему полу нечто нехорошее, если в следующем выпуске вы не найдете эту колонку, ее тема тут может быть и ни при чем. хотя я сомневаюсь, что разорю этим Коутса с Вайнстоком.

это случилось на рассвете в понедельник, все воскресенье я вкалывал до полуночи, с работы ехал с включенными фарами, заехал в одно местечко, с собой у меня имелась упаковка пива, выпили. завелись, кто-то сбегал принес еще.

– видел бы ты Буковски на прошлой неделе, – услышал я разговор двух юнцов. – надрался, схватил гладильную доску и стал с ней танцевать, а потом заявил, что будет ее ебать.

– на полном серьезе?

– естественно, но потом отвлекся на чтение стихов, если бы мы не отобрали у него книгу, так и бубнил бы до самого утра.