Записки старого москвича

…В 1932 году Шаляпин приехал на гастроли в Харбин, который находился на территории созданного японцами марионеточного государства Маньчжоу-Го. Русский белоэмигрантский комитет заранее распланировал не только даты и места концертов Шаляпина, но даже и распорядок его дня с момента прибытия на харбинский вокзал. Отсюда Шаляпин должен был проехать в собор на молебствие, затем на завтрак, который давал комитет, потом на обед и так далее, вплоть до вечернего концерта с благотворительной целью, где Шаляпин должен был выступить бесплатно в пользу бедствующих эмигрантов.

Комитет чувствовал себя хозяином Шаляпина. Но тот, едва выйдя из вагона, уведомил всех встречавших, что ни в какой собор он не поедет, а отправится прямо в гостиницу. Что же касается благотворительного концерта, то, чтобы не оставлять у организаторов никаких сомнений, Федор Иванович сказал:

— Даром только птички поют…

Когда белоэмигранты стали наседать, Шаляпин напрямик заявил, что не желает иметь с ними ничего общего. Обозленные белогвардейцы открыли травлю артиста. Шаляпин покинул Харбин, преследуемый их бешеными выпадами.

Человек, много общавшийся с Шаляпиным в последние годы его жизни, как-то рассказал мне, как Шаляпин, уже незадолго до смерти, стоял у окна своей квартиры в Париже и вдруг, увидав в окне противоположного дома совсем юную девушку, воскликнул:

— Смотрите, какая чудесная девушка! И она будет жить, любить, станет прекрасной женщиной!.. И сколько еще прекрасных женщин будет жить! А Шаляпин должен умереть…

Вскоре болезнь свалила этого гиганта в искусстве и богатыря в жизни. В том же 1938 году Шаляпин умер в Париже от белокровия.

2

Сезон на Кавминводах. — «Новая Вяльцева». — От цыганских романсов до гестапо. — Ужин с Аркадием Аверченко. — В. И. Ленин об Аверченко. — Концерт без афиш. — Гусь и лебедь. — Рекорд «передового». — Из церкви в оперетту. — Из оперетты в церковь.

«Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука… Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине…»

Это писал в своем дневнике рукою Лермонтова в «Княжне Мэри» Печорин… На этом самом месте, только уже не на краю города, а в самом центре разросшегося Пятигорска, стоял отель «Бристоль», где я поселился летом 1915 года. На Кавминводах начался сезон. Театральной жизнью всех четырех курортов заправлял Афанасьев, склонивший меня включиться в его работу, в которой были запланированы гастроли Плевицкой, Гельцер, знаменитого тенора Дмитрия Смирнова, вечера юмора Аркадия Аверченко, концерты «королевы танго» Эльзы Крюгер и известной цыганской певицы Наталии Тамара, а также сеансы новинки — «кинетофона Эдиссона», предшественника звукового кино, и концерты многих других артистов.

Среди намеченных гастролеров была еще одна никому не известная концертантка — Екатерина Сангурова, которую «создавал» Афанасьев, несколько авантюрно задумавший преподнести ее курортной публике под именем «новой Вяльцевой». Дело в том, что Сангурова имела и внешнее сходство с недавно умершей от белокровия знаменитой исполнительницей романсов Вяльцевой, обладала вяльцевским тембром голоса и пела весь ее репертуар.

Афанасьев заключил с ней контракт, дав ей псевдоним Наташи Ростовой и обязав ее выступать исключительно с репертуаром Вяльцевой и выходить на сцену не только в таких же туалетах, какие надевала на концертах Вяльцева, но и сохранив ее известную всем прическу «с напуском».

На афишах концертов Сангуровой стояло кричащими буквами

«Новая Вяльцева» —

и лишь внизу мелким шрифтом был набран новый псевдоним певицы, также, очевидно, рассчитанный на психологическое воздействие привычного всем имени толстовской героини Наташи Ростовой.

Первый концерт «новой Вяльцевой» был предусмотрительно назначен для проверки не в шумном Кисловодске, а в тихих Ессентуках. Еще более предусмотрительно Афанасьев не поехал на первый концерт, а переложил весь груз от возможного провала и скандала на меня. Пианистом в концерт Сангуровой он включил старейшего и опытного аккомпаниатора Плевицкой — Зарему.

Публика проявила к этому концерту острый интерес и добросовестно наполнила огромный ессентукский театр.

До начала концерта я увидал в гримировочной очень волновавшуюся Сангурову. На ней был туалет «как у Вяльцевой», и «напуск» тоже был на месте. Репертуар также был заранее соответственно подобран. Вся эта затея мне не нравилась. С тяжелым чувством я распорядился о начале концерта и пошел в литерную ложу.

Дали занавес, и на сцене появилась «новая Вяльцева», заметно нервничавшая и переменившая, как оказалось, перед самым началом свое платье и растрепавшая и изменившая всю прическу.