Вера на голову выше его, и странно, какая она лениво-спокойная, уверенная и какой этот Павел перед ней суетливый, как воробей. Зато он, говорят, сверхталантливый, и у него стипендия повышенная. Верка убеждена, что он защитит диссертацию вместе с дипломным проектом.
Так этот Павел дружит с неким Севой. Когда Сева сидит, в профиль лицо как у горного орла, а когда встает, даже обидно: такой он невысокий, почти с меня ростом. И волосы скатаны в колечки, серые, каракулевые, издали как шапка-папаха на голове. А глаза светлые, и взгляд поймать трудно, он все время скользит, ни на чем долго не задерживается. А самое странное — его руки, непропорционально большие и с такими ногтями, точно он маникюр делает. Куда ухоженнее моих! Да, а голос у него смешной: мяукающий и гортанный в одно и то же время, Вера сказала, что он из горной Грузии.
Короче, Сева однажды встречал с Павлом Веру возле школы и увидел меня и, кажется, влюбился.
Смешно? Но я обрадовалась. Должен же быть у меня хоть один мальчик, которому я нравлюсь, как взрослая девушка, а не просто друг?!
И вот Павел и Сева предложили у Веры на квартире организовать встречу Нового года.
Предварительно мы собрались, чтобы «распределить» портфели. Кроме меня, они решили позвать Любу и двух студентов, страшно молчаливых. Они только знаками изъяснялись и головами качали, как китайские болванчики.
Веркина мама зазвала меня на кухню и стала говорить, что я не умею себя держать, не умею использовать свои внешние данные. Она-то накрашена, увешана всякими побрякушками, хотя ужасно некрасивая и похожа на костлявую лошадь. Верка рассказывала, что она все надеется выйти замуж, но ей «не судьба». А при чем тут судьба?
Во-первых, она старуха, ей почти сорок. Во-вторых, она какая-то липучая. Все время хихикала с мальчиками, как молоденькая. А в-третьих, личная жизнь у нормальной женщины кончается в тридцать лет, смешно на что-то еще надеяться, если даже и хорошая фигура…
Когда я вернулась в комнату, там уже составили программу развлечений. И все игры с поцелуями, как до революции. Я сказала, что не приду, что это мещанство. А Сева так томно посмотрел в мою сторону:
— Можете не волноваться. Если мне придется вас поцеловать, я лучше гремучую змею поцелую, чем синий чулок.
А я сказала, что только гремучая змея будет целоваться с первым встречным. Короче, сразу поцапались.
И тут возник спор, что такое современная девочка Сева сказал, что это — не ханжа. Она и пьет, и курит и танцует модные танцы, и не краснеет от анекдотов, и разбирается в искусстве, и при этом ее можно уважать: она равна юношам по интеллекту. Я сказала, что так ведут себя только дуры, которые верят, что если что модно, значит, положено так поступать.
— Совсем ребенок! — засмеялась Вера снисходительно, и я собралась уходить.
Но тут Сева стал читать свои стихи, я их мгновенно запомнила, они почти как напечатанные:
В общем, у него целый цикл стихов о «девушке в голубом», и веселые и грустные. Верка потом по секрету мне рассказала, что посвящены они его первой любви, которая вышла замуж за дипломата. Потом он сочинил эпиграмму на меня:
И мне стало сразу весело. Глупо? Но может быть, раньше он меня просто подначивал?
У Веры сразу стали танцевать. Я с Павлом, потому что Вера много хозяйничала, раскладывала продукты, а Люба кокетничала с Севой, только неумело: главным образом косила глазами в сторону, на нос и вверх.
Пили шампанское; я соврала, что пила дома, и отказалась. Конечно, врать скверно, но иначе бы меня задразнили, а я решила до замужества не пить спиртных напитков, но не будешь всем это рассказывать, и вечер не хотелось портить…
Потом появился Павел, одетый Дедом-Морозом, с мешком подарков, — сюрприз мальчишек. Я получила елочный стеклянный самовар с надписью «Крутой кипяток». Сева так ехидно смотрел за моей реакцией, что я поняла, чья это инициатива. Но ведь это значило, что он обо мне думал?
Потом Вера предложила выскочить на улицу и погадать на прохожих, спрашивая имена. С нами пошел Сева, а Павел остался мыть посуду: он очень хозяйственный и никогда ничего не разбивает.