Записки старшеклассницы

Вере достался Аристарх, а меня Сева все смешил, не давал никого спросить. Но тут к нам пристали пьяные, человек пять. Сева велел удирать, и Вера потянула меня за нашими ребятами. Мы так бежали, что сердце чуть не выскочило; притащили наших, а тревога оказалась напрасной. Оказывается, Сева с любой шпаной может найти общий язык, он чемпион института по боксу в весе мухи.

Смешно: муха!

А на душе осадок. Мы ведь сбежали с Верой. Пусть за помощью, пусть по его команде, но сбежали. Я никогда не думала, что могу так струсить; но когда я увидела красные пьяные физиономии, у меня задрожали ноги. Нет, обязательно надо поступить в секцию, где девушек учат драться. Я спросила потом отца, куда мне обратиться, а он говорит — нереально, для девушек такой спорт вреден. И все же обещал показать по секрету три приема из своей десантной практики. Он считает, что если они хорошо отработаны, их будет вполне достаточно для любого хулигана. Правда, сказал, что «заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет», а поэтому будет меня учить, если я кончу девятый класс без троек, докажу свою волю.

При чем тут тройки?

Сидела и перебирала смешные записки, которые мы писали на том вечере друг другу. Он писал по-английски; выручала Люба, она все переводит запросто, даже сделала ему замечание, что у него много ошибок.

В общем, Сева писал, что жизнь его неудачна, что его никто не понимает, не любит, что девушки его дразнят за маленький рост; еще он писал какие-то стихотворные строчки, я рисовала картинки без слов, он угадывал смысл.

Самое удивительное, что я весь вечер не вспоминала Сороку, а ведь думала, что у меня настоящее чувство…

Сегодня один из длинных мальчишек, который был у Веры, принес мне письмо от Севы. Перепишу его целиком, все-таки первое любовное письмо!

«Катя, здравствуй! Обойдусь без предварительного, общепринятого и часто лишнего вступления. Наверное, ты удивлена моим посланием, так как повода к тому, чтобы его писать, ты старалась не дать, поэтому можешь его просто порвать. Да и вообще я скорее пишу для себя, ибо достаточно уяснил себе человеческие взаимоотношения и к чему они обычно приводят. Ты знаешь, я настолько устал от уроков проклятой жизни, что стал ко всему равнодушен. Ради бога, не считай это все исповедованием грехов или что у меня какая-то цель.

Поверь, я не имею задней мысли, я пишу это тебе лишь потому, что ты к этому располагаешь, к чему-то тихому, хорошему, дорогому. В тебе я увидел олицетворение своих мечтаний. И при этом в голове какой-то хаос мыслей, которые не могу уловить и точно сформулировать. Какое-то ощущение, что мимо проходит что-то светлое, называемое избитым словом «счастье», а за ним — конец, непроницаемый мрак смерти. Это появилось после того, как увидел тебя. Что тут лукавить, с твоим образом ассоциируется что-то сладостное, но больше, чем любовь.

Я ни с кем не то что не умею сойтись — не имею права сойтись. И этому есть простое объяснение: если сойтись с человеком моего склада — значит, усложнить жизнь вдвойне; если сойтись с тем, кого я вижу в тебе, — значит, исковеркать и погубить душу, не простую, а перед которой преклоняешься. Словом, как писал один поэт:

Не сбылись, мой друг, пророчества
         Пылкой юности моей,
Горький жребий одиночества
         Мне сужден среди людей.

В конце разреши со всей чистосердечностью, на которую я способен, пожелать тебе светлого легкого счастья, и будь осторожна: жизнь — такая скользкая тропинка, что поскользнувшиеся встают редко.

Прощай, Катенок. Прощаясь с тобой, я отказываюсь от многого, верь моему чувству.

А может быть, мы все же встретимся?

Сева».

Обрадовалась я ужасно и прежде всего понесла это письмо маме. Чтоб увидела: я кому-то нравлюсь, несмотря на мой характер. Потом дала отцу: мне хотелось, чтобы он, как мужчина, сказал, искренне это или нет.

Родители почему-то только хмыкнули. Мама считает, что в письме много «женского кокетства», а папа — что Сева трепач.

Мар-Влада тоже не пришла в восторг. Она думает что Сева — позер, что неуважение к девочкам, душевная разболтанность будет усиливаться с возрастом. И она добавила, что он мне ни капли не нравится, все дело только в моем самолюбии, в желании доказать маме и девочкам, что могу кому-то нравиться.

— Ты его не уважаешь… И если ты считаешь унижением звонить мальчикам по телефону, ходить с ними под руку, как же ты можешь кокетничать с человеком, которого не уважаешь?

Я не спорила, я только хотела, чтобы она сказала, ханжа ли я. Так меня Вера назвала после вечеринки, она сказала, что недотроги не в моде, что нравятся совсем другие.

— Как вам кажется, можно с мальчиком целоваться в первый вечер знакомства? — спросила я Мар-Владу.

— Целуются… — ответила она без улыбки. — Наверное, и некоторые твои подруги. Только не чувствуют, как себя обкрадывают.

— Что же они — дуры, а я — умная?

— Ты единственная, кто не целуется с мальчиками?