Записки старшеклассницы

И после ее ухода у мамы обязательно портится настроение. В общем, папа прав: таким женщинам не помочь.

Интересно, а какой буду я?

В соседнюю квартиру переехала новая семья: отец, мать, бабка и малышка Жулька. Ей около двух лет, и все слова она начинает странным жужжанием и называет себя Жуля, хотя она Юля.

Создание это розовое, толстое, с белыми волосами и черными глазами, как лакированные пуговицы, и очень веселое. Как ее ни тискай, только будет пыхтеть и кряхтеть, не теряя улыбку. Родители целый день на работе, а бабка очень легкомысленная: уходит во двор и болтает с пенсионерами. Жулька несколько раз вылезала из квартиры и бродила по лестнице.

Я стала ее заманивать. Играю, кормлю, рассказываю о своих делах — иногда надо хоть с кем-то поделиться. Бабка ее очень довольна, все время подбрасывает малышку, а у нас Жулька, пыхтя, бродит по квартире, во все ящики сует нос, но ничего не рвет, иногда только роняет. К сожалению, она опрокинула коробку с яйцами в тот момент, когда вошла мама. Мама сказала, что раньше ее пугало отсутствие во мне женских инстинктов, а теперь — их избыточное проявление.

Итог: Жулю в квартиру не пускать, опекать на ее личной территории. Но тогда исчезает удовольствие, потому что бабка Жули говорит не переставая, картавя и пыхтя папиросой, как вулкан.

Мама сказала, что мне поздновато играть в куклы, но рано заводить детей. А я сказала, что, если бы росла не в одиночестве, не была бы эгоистична. Значит, в моих недостатках виноваты родители, надо было вовремя обеспечить меня отдушиной для привязанностей.

Я считаю, что такие родители, как у Жули, не имеют права на детей. Она им не нужна, они даже в воскресенье не занимаются ребенком, а она — не игрушка, ей нужны родители, не дурацкая бабка. Если человек заводит автомашину, он должен получить права, а ребенка позволяют иметь кому попало. А разве нельзя, чтобы официально будущие родители сдавали бы родительский минимум по воспитанию. Не сдал — не имей детей… И у меня появилась идея после десятого класса пойти работать воспитательницей в ясли или детсад. Вдруг мое призвание — педагогика: не могу видеть заброшенных детей.

Геннадий вчера рассказал, когда мы остались делать газету, что после аварии думал — жизнь кончена. И вдруг оказалось, что ему интереснее даже возиться с ребятами, чем быть летчиком-испытателем, и он теперь поступил в пединститут.

— Не было счастья, так несчастье помогло… — сказал он шутливо, а я всю ночь крутилась и думала: что может быть страшнее, чем выбрать не свою дорогу в жизни?..

И ведь никто меня за язык не тянет, а я обязательно не удержусь и выболтаю свои планы родителям. Мама тут же меня обсмеяла. Она сказала, что я в первый же день в детском саду потеряю детей, перепутаю их одежду и перебью всю посуду в своей группе. И она пожаловалась, что все труднее давать молодежи читать серьезные книги, над которыми надо думать. А я сказала, что нам учиться куда труднее, чем им: столько всего открыли за последнее время, сил нет все запомнить. А папа сказал, что у нас «преждевременное скелетное развитие опередило умственное». И выразительно стал меня разглядывать.

Побывала у Мар-Влады. Дала ей читать отрывок из моих записок о Жульке. Она сказала, что представила и малышку, и девочку, томящуюся без привязанности к жизни, и рационалистическую маму.

— Стоит послать в «Юность»? — спросила я.

— Зачем? У тебя только эскиз; я многое додумала, представляя и твой характер и твою семью. Но не могу же я всем подписчикам «Юности» дополнить твой рассказ.

— А сейчас модно, чтобы книга была без начала и конца… — На меня вдруг нашло желание спорить.

— Я не люблю модные мысли, модную литературу, модную помаду…

Я закусила губу. Мне так хотелось успеха, чтоб всем утереть нос… И я сказала:

— Обидно, что в юности чудес не бывает. Что с того, если я стану знаменитой в тридцать лет, радости это не принесет…

Мар-Влада сказала, что главное — самоутверждение. А «мода» губит человека, как злокачественная опухоль. Мода проходит, а с этим не многие «модные» в прошлом писатели, актеры могут примириться. Отсюда озлобленность, зависть, тоска…

Она закурила, а я чуть не поперхнулась. Никогда не видела ее с сигаретой. Неужели так подействовал разрыв с Кешей?!

— А все же успех дорог в молодости. Чтоб всюду ездить, видеть интересных людей, ходить по пропускам на всякие премьеры…

— У тебя, оказывается, мелкое честолюбие, обывательское… — сказала Мар-Влада, а я ее внимательно рассматривала. Лицо стало суше, появились морщины у рта, она теперь реже улыбалась, как девчонка, она даже начала язвить, как мама…

— Если бы ты сказала: пусть мои книги вызывают у людей смех и слезы, заставляют их думать, направляют их жизнь, чтоб было такое же влияние, как у Писарева…

— А мама считает Писарева наивным сегодня… — ляпнула я, и Мар-Влада поднялась, достала его однотомник и предложила прийти только после чтения.

Мне стало обидно: я уже мысленно сочинила, как мой рассказ о Жуле напечатали в журнале, как в школе все бегают на меня смотреть, как даже учителя перестали меня попрекать плохим характером…