Записки старшеклассницы

Все засмеялись. И тут я заметила, с каким выражением смотрит Татка на Гришу. Никогда не думала, что ее великолепные, но совершенно пустые глаза могут выражать такую боль.

— Главная ошибка, совершаемая человеком, — преждевременное обобщение, особенно в юности, — сказала Мар-Влада, точно отвечая моим мыслям. — А в общем, уроком я довольна. Почти все время вы активно участвовали в спорах, вы сопереживали докладчицам, вы думали…

Татка чувствовала себя победительницей. Впервые Мар-Влада поставила ей «пять». До сих пор, несмотря на честную зубрежку, больше четверки она не зарабатывала. Вера же обиженно надула губы, убирая в портфель «Войну и мир». Кажется, она всерьез считала себя Наташей Ростовой и обиделась, точно ее публично высекли.

Я постаралась представить, кого из героев Толстого «примеряли» на себя наши ребята. Сенька, конечно, Долохов. Гриша — Тимохин, а я — неужели княжна Марья? Но ведь во мне нет ни покорности, ни терпения, ни всепрощения…

Вчера был вечер в школе, посвященный Женскому дню. Я страшно замоталась. Геннадий посоветовал сделать газету поинтереснее, мы с ним долго обсуждали мои идеи, так что весь день пробыла в школе, даже не бегала домой переодеваться.

Я еще сидела над газетой, когда вечер уже начался, клеила заметки, писала чертежным пером заголовки. Больше всего было веселых пожеланий — и учительницам, и девочкам от мальчишек. Придумывали с Димкой. Он хоть и маленький и всегда носом шмыгает, как будто у него насморк, но в отличие от Сеньки, который сам первый смеется над своими шутками, Димка умеет смешить с самым серьезным видом, мрачный даже, как на кладбище, становится. Димку очень любит наш физик Николай Степанович, он как-то сказал, что из-за такого ученика ему приходится больше к урокам готовиться, чтобы хоть изредка сажать его в галошу.

Димка такие пожелания мне диктовал, что я работать не могла от смеха, а потом нечаянно на меня клей вылил (он неуклюжий, как водолаз на суше), пришлось долго меня оттирать и чистить.

Я вошла в зал в середине вечера, чтоб повесить газету, и увидела Севу. Он сидел с Верой и Павлом и зло смотрел на меня. Я его не видела с Нового года; он прислал мне только два письма, но ни разу не позвонил.

Мама утверждает, что мне могут нравиться мальчики только с психическими или физическими недостатками. У них не должно хватать руки, ноги, глаза или головы. Человек с полным комплектом деталей — герой не моего романа.

Так вот у Севы на вечере явно болела голова. Он сидел мрачный, серый, и мне вдруг стало просто с ним, как с нашими мальчишками. Он пытался говорить что-то глубокомысленное, но я предложила не философствовать, а танцевать. И тут наши мальчишки стали наперебой меня приглашать. Наверное, заговорил местный патриотизм. И Дима подходил, даже Гриша попросил «потоптаться». Но ему я отказала: я не забыла взгляд Татки, зачем ей делать больно?

Вначале я жалела, что не успела переодеться — девчонки были все нарядные, — а потом мне стало море по колено. Сева заявил, что у меня накрашены щеки, я предложила ему намочить платок и потереть. Он прямо в зале попробовал, а щека у меня еще больше загорелась. Все хохотали, утащили меня от Севы. Мальчишки так и крутились вокруг, первый раз в жизни я пользовалась такой популярностью…

А после Сева пошел меня провожать; сначала молчал, потом стал читать стихи. Он сказал, что написал их перед вечером, а я попросила подарить.

Вот они:

Счастье — расплывчатый термин,
Нет объясненья ему.
Нынче я счастлив, наверно,
А отчего — не пойму.
          К счастью стремятся люди,
          А счастье проходит, как дым.
          Счастлив лишь тот, кто любит,
          Реже — кто сам любим.
Хочется петь и плакать,
Мир весь обнять любя.
Нынче часу так в девятом
Снова увижу тебя.
          Скажешь с улыбкой «Здравствуй»,
          Пройдет одиночества тень.
          Да разве же я не счастлив
          В этот весенний день?

И тут он стал говорить, что долго ждал моего ответа на свои письма, что впервые в жизни девочка отнеслась к нему так пренебрежительно, а потом он узнал о моей любви к другому и понял, что надеяться ему не на что, но все равно мечтает хоть изредка меня видеть…

Я прямо обалдела, чуть не спросила, о какой «любви» речь. А потом сообразила, что его информировала Вера: ее хлебом не корми, дай посплетничать, посочувствовать несчастной любви…

Мне стало и смешно и грустно. Ведь я так мечтала встретить мальчика, который меня разглядит, поймет, как мне нужно человеческое отношение, как я устала от одиночества, но Сева теперь был мне безразличен. Если бы тогда, после Нового года, он появился, а не писал дурацкие письма!