Записки студента-медика. Ночь вареной кукурузы

– До райцентра шестьдесят км. Только если Палисадов лично поехал, то он же пока все свои дела не переделает, то не вернется. Получит лекарства, перевязочный материал, а уж если встретит кого из знакомых, то пиши, пропало. Пока встречу не обмоют, все новые сплетни не перетрут, он домой не вернется. Так что Маринка или на попутке доберется или на рейсовом автобусе. А он может к вечеру будет, по расписанию.

– Сочувствую, чем помочь?

– А чем ты мне поможешь? Пока тебе расскажешь, что тут и как, так проще самой все сделать. Ты лучше после ужина задержись. Мы с тобой винца выпьем, поговорим по душам, а? – Ольга погладила его по левой руке, лежащей на столе. А правой он хлебал теплый рисовый суп и чуть не подавился, услыхав окончание фразы.

– У нас же ровно в десять опускание флага, ты разве забыла?

– Вот ты заладил: флаг, флаг. Тебе что, живое человеческое общение дороже какой-то тряпки?

– Не какой-то, это же символ. Государства.

– Ой, Саня, брось, – повариха махнула рукой, – уж ты-то не строй из себя идейного борца за победу коммунизма во всем мире. Символ государства, ха! Я, думаю, тебе больше всех начхать на этот самый символ, так как два раза в сутки его приходится поднимать строго по расписанию.

– Оля, ну ты это зря, – Твердов сделал строгое лицо, а сам подумал, что она в общем то права.

– Ой, какие мы строгие! – всплеснула руками Ольга и рассмеялась. – Давай, начни меня еще воспитывать: пролетарии всех стран, соединяйтесь! Плавали, знаем. Только ведь, Сань, это все показуха. Флаг теперь только для фронтовиков еще символ. Они под ним в бой за Родину шли. А сейчас, когда у нас перестройка и гласность, многие вещи обесцениваются.

– Тебе бы не в повара надо было пойти, а, в министры, – Твердов отодвинул от себя пустую тарелку и с интересом посмотрел на собеседницу, – а то чего ты в столовой прозябаешь?

– А ты знаешь, и пошла бы. Я же не всю жизнь поваром работала. Три полных курса иняза успела закончить. Два языка: английский, немецкий.

– Серьёзно? – брови у «Председателя» поползли вверх, что за деревня такая: курящие коноплю старики, колхозницы с высшим или незаконченным высшим образованием. – А чего тогда тут делаешь?

– А я тебе вечером про себя расскажу, если придёшь, – подмигнула ему Ольга.

– Заинтриговала, – улыбнулся Твердов, – не каждый день встретишь повара в деревне со знанием двух языков.

– Так придешь?

– Попробую, – Твердов встал и взял со стола кепку, – только вот на счет флага ты не права.

– Саня, ну хоть ты не лечи меня, – поморщилась девушка. – Вон Ендовицкий, парторг наш, который мало того, что чтит советские законы и традиции, так еще и других в том же духе воспитывает. А тут на прошлой неделе пьяный зашел ко мне в столовую с дружком со своим, что числится в трактористах, а на самом деле комсорг колхоза. Оба в хлам. ««Дай мне, Оля», – говорит Ендовицкий, – котлеток на закусь. Мы пойдем в контору результаты последнего пленума ЦК КПСС обсуждать». А у меня тогда котлеты остались, вторая бригада полным составом не явилась на ужин. Они на рекорд пошли и им не до еды, все в поле остались. А вот бумаги, чтоб котлеты завернуть, нет. «Ничего, – ржет Ендовицкий, – у меня своя», и заворачивает жирные котлеты в газету «Правда», она у него из кармана пиджака торчала. А там портрет Ленина, вполовину страницы. Такой, знаешь, узнаваемый: в пиджаке, с галстуком в горошек, с блестящей лысиной и добрыми глазами. Так парторг котлеты прямо на лысине у вождя мирового пролетариата аккуратным таким рядочком выстроил. Лысина у Ленина жиром пропиталась. Я смотрю, а он хохочет: «Мы же не селедку в Ленина заворачиваем, а котлеты. Они не воняют». И Гена хохочет: «Ильичу не привыкать к неудобствам, авось не обидится». Да громко так ржет, что и не поймешь: то ли он перед Ендовицким прогибается, то ли ему на самом деле очень смешно, что котлеты в Ленина завернули. А ведь молодой еще парень: двадцать пять лет ему всего. Он тут одно время к моей напарнице, клеился. Но она его быстро отшила.

– Да-а-а уж, весело тут у вас, как я посмотрю, – хмыкнул Твердов.

– Точно, обхохочешься. Ведь притворяются все. Одно сплошное притворство кругом. Ендовицкий с дружком своим делают вид, что всей душой за Советскую власть бьются. А мне кажется, что случись что, так они первые эту самую власть и предадут. Вот в Отечественную войну такие активные борцы за Советскую власть полицаями и становились.

– Ну, ты и хватила: парторг с комсоргом и полицаи. Они же советские люди. Подумаешь, в пьяном виде котлеты в портрет Ленина завернули. И что с того? Разве мало анекдотов про него, про Брежнева и Горбачева по стране гуляет.

– Эх ты, анекдоты. Дело-то не в анекдотах. Там что, шутки, юмор. А здесь все серьезно, потому что не любят они эту власть, а только вид создают. На словах-то у них все гладко и ровно выходит, а на деле только и думают, когда она загнется и рухнет.