Записки студента-медика. Ночь вареной кукурузы

– А, забей! – поглубже затянулся Серега, пыхнув рубиновым огоньком сигареты, – Не удобно с девками в одном месте нужду справлять. А у меня сарайчик что надо, ты сам только что заценил.

– А ты кем в колхозе работаешь, – желая сменить не совсем приятную для него тему, поинтересовался Александр, – трактористом или на комбайне?

– А нигде, – широко зевая, ответил Серега, затоптав мокрым кедом второй окурок, – я давно вышел из колхоза, по идейным соображениям.

– А разве так можно? – изумился командир отряда. – Да еще и по идейным соображениям?

– А у нас сейчас не тридцать седьмой год, слава Богу! Теперь другие времена: перестройка, гласность, и все такое.

– А при чем тут тридцать седьмой год?

– А ты не знаешь, что тогда в стране в те годы происходило, в школе разве не проходили?

– В школе, – Твердов задумался, – Да, как-то….

– Вот, вот, – продолжая зевать, перебил его Серега, – сейчас в школе такое не особо разбирают. А у меня и дед, и прадед пострадали – репрессировали их. Вначале в колхоз силой заставили вступить. Они лошадь последнюю туда свели, а прадеда после взяли и расстреляли, а дед четверик получил как враг народа. Так и сгинул в лагерях. До сих пор не знаем, где его косточки зарыты. А я, вот, решил восстановить историческую справедливость: вышел из колхоза. Правда, лошадей не вернули. Да, сказать по правде, и лошадей у нас в колхозе уже почти не осталось, все сплошь трактора. Думаю, Горбачеву писать, пущай подсобит. Как думаешь, есть в этом смысл?

– Опять ты треплешься, черт кудлатый! Ты травы кроликам нарезал? Корову в стадо выгнал? – неожиданно прервал их интеллектуальный диалог визгливой женский голос. И на сцену явилась Ольга – жена колхозного диссидента.

Когда-то, по-видимому, красивая молодая женщина, от бесконечных родов и непосильной крестьянской работы, сейчас поблекла и находилась не в лучшей форме. Немного за тридцать, среднего роста, с гладкой белой кожей и русыми волосами, выбившимися из-под съехавшего на бок ситцевого платка, полные тоски и грусти глаза, маленький, обрамленный тонкими губами рот, узкие плечи. Одета она в мятую зеленую юбку и в розовую застиранную кофту, под которой просматривались тяжелые голые груди и большой живот. Чуть полные икры обтянуты короткими резиновыми сапогами.

– Ой, здрасьте вам, – смутилась женщина, разглядев, что Серега стоит не один, машинально застегнув все пуговицы на кофте. – А я думала мой дурачок тут один, а он вон с каким видным мужчиной разговаривает, – окинула она Твердова быстрым взглядом.

Серега даже немного растерялся, и, слегка заикаясь, представил жену. Твердов отрекомендовался сам.

– А пойдемте к нам, чаю попьем, – неожиданно предложила Ольга, нарушив неловкую паузу.

– А в самом деле пошли, чего на улице стоять, – поддержал ее муж, – пока Балабол не пришел.

– Ты иди, куда тебя отправили: за травой и серп возьми, неча руками рвать и про корову не забудь. А мы тут пока без тебя разберемся. Пойдемте.

Слегка поломавшись для вида, Твердов согласился. Они завернули за угол дома и оказались у точно такого же входа – только с другой стороны. Хотя нет, не такого. Здесь прогнившие ступеньки на крыльце давно требовали ремонта. Александр с величайшей предосторожностью обошел наиболее трухлявые доски и, открыв рассохшуюся дверь, очутился в заваленных разным хламом сенях. Ольга быстро распахнула следующую, подбитую изнутри войлоком, дверь и, улыбаясь, кивком пригласила войти. При этом Твердов случайно заметил, что во рту у нее не хватает доброй половины зубов.

Комната, куда он попал, мало отличалась от сеней: такой же бардак и разорение, плюс невыносимый запах жилья, детской мочи и еще чего-то кислого. Только и отличия, что помещение больше размерами и на стенах висят желтые в синюю вертикальную полоску порванные и испачканные обои. Посередине комнаты громоздится большой овальный стол, покрытый протертой клеенкой и заваленный грязной посудой. По периметру стола – старые табуретки. Справа от входа такая же кирпичная печь, как и у них в комнате, но гораздо грязнее. Слева умывальник, под него подставлено почти полное с грязной мыльной водой ведро, алюминиевые крючки с махровыми полотенцами. Слева самодельный деревянный посудный шкаф, покрытый желтым лаком, у правой стены, прямо на полу рассыпан свежевыкопанный картофель отгороженный длинными рейками – занимал почти треть свободного пространства, Вход в следующую комнату прикрыт занавеской, сплетенной из конфетных фантиков.

Неожиданно из соседней комнаты к ним вполз абсолютно голый сопливый карапуз с соской во рту. Он усилено заработал конечностями и пополз в сторону матери.