Записки тюремного инспектора

Толпа была большая. В храм было трудно втиснуться. Возле храма, на скамеечках в садике, было много народу. Это была толпа, которая 1011 лет тому назад боролась с большевиками и под сильным напором их оставила Россию, идя пешком по шоссейным дорогам, заполняя железно -дорожные станции, пароходные пристани, а затем пережила эвакуацию в зараженных трюмах переполненных кораблей. Я видел тогда эту толпу. Она была разбита большевиками и смешалась с военными частями, под прикрытием которых ушла из России.

Я помню хорошо эту толпу. Она была хотя и растрепанная, но энергичная, живая, не сдавшая еще своих знамен. Она была уже тогда немолодая. Теперь прошло 11 лет, и люди постарели. В храме преобладали старики и люди в пожилом возрасте. Генералы и полковники в истрепанных пиджаках и с палочками в руках уже согнулись под тяжестью беженской жизни. Я видел и офицеров, которых трудно было узнать. Беженство старится и вымирает. Это резко бросилось мне в глаза именно теперь, в нашей русской церкви.

Я всматривался в лицо митрополита Антония, служившего в этот день обедню. Девять лет тому назад я видел его в Загребе, где мне посчастливилось обедать с ним у местного консула Ферхмина. На следующий день он читал нам лекцию о Достоевском. Это был энергичный, живой старик, преисполненный энергией и бодро поддерживавший тогда свою паству. Теперь это был расслабленный старец, едва передвигающий ногами. Его поддерживал протодиакон, человек невероятной силы. И я искал опять глазами тех, кто идет на смену этим людям.

В церкви была юная молодежь, но это были кадеты, гимназисты и наши институтки. А где же золотая середина - люди средних лет, которые так нужны теперь? Их нет и нигде их не видно. Здесь, по-видимому, образовалась брешь, как последствие войны и революции. Но, может быть, их нет только в церкви.

Мы разговорились по этому поводу через несколько дней после этого с профессором Серебряковым, когда мне сделали операцию и мы лежали с ним по соседству на койках в санатории «Славия». И он, и я - мы оба не спали ночью. Он от бессонницы, а я от боли. Где наша русская молодежь? Ее нигде не видно. Доктора, профессора, инженеры, учителя, музыканты, художники - вообще все, кого мы видим работающими теперь, - это старики, если не по возрасту, то по своей прежней деятельности еще в России. Почему на смену им не выступают новые силы? Ведь прошло более 10 лет. Заграничные университеты чуть не с 1919 года переполнены русскими беженцами. Пора бы им выявить себя.

Профессор констатировал, что вначале наши русские студенты стояли далеко впереди общей студенческой массы, потому что были отлично подготовлены в России. Теперь мы видим другое. Расширение программ средних учебных заведений, перегрузка их ненужным балластом вырабатывают поверхностность, а знаний не дают. Профессор все-таки заснул к утру, а я продолжал думать, но не мог додуматься, где же наша русская молодежь. Ведь и военные союзы стареют. Там нет молодежи, а есть те, кто пришел из России.

Как профессор Белградского университета Николай Васильевич, конечно, живет высококультурною жизнью, и я всегда набираюсь у него энергии и умственного материала, что обновляет меня в моей провинциальной жизни. Бываю, конечно, и в музыкальных руководящих сферах, где обновляюсь и в этом отношении. Хожу на лекции, заседания. Провожу много времени в лаборатории у брата. По вечерам слушаем музыку по радио, а в большинстве случаев идем куда-нибудь.

Но все же меня тянет к природе, и с этой целью я сделал две поездки по Дунаю, в Панчево и Земун, где провел отлично время. Скоро еду обратно в Новый Бечей, где с 1 сентября начинаются занятия. Опять уроки с утра до вечера, но я люблю эти уроки. Ведь у меня есть уже ученицы, которые играют отлично. Жизнь вокруг нас идет мирно, спокойно, и это спокойствие невольно отражается на общем настроении.

Урожай - колоссальный. Повсюду гудят молотилки, что напоминает мне с утра каждый день Россию. Как-то спокойно становится на душе. Иногда становится скучно, тоскливо. Да иначе и быть не может. Хотелось бы еще увидеть своих, свои родные места и умереть на Родине.

* * *

22 мая 1932 года Харьковский институт праздновал 120-летнюю годовщину со дня своего основания (29 апреля - 12 мая 1812 года), из которых 12 лет он просуществовал в Югославии. Праздник этот был искусственный: во-первых, потому, что стодвадцатилетие никогда не считается юбилейным годом, а во-вторых, потому, что в этом году было предрешено закрыть Харьковский институт. Как тщательно ни скрывала это Державная комиссия, в обществе об этом говорили как о вопросе уже решенном.

Вот почему праздник был весьма кстати. Он заканчивал последний год существования Харьковского института. Отпраздновали этот день широко, славно, по-русски. Всеми чувствовалось, что это последний праздник в институте. Представителей Державной комиссии не было на этом празднике, и это истолковывалось как подтверждение слухов о закрытии института.